Он залюбовался ею. Она надела летнее платье, которое очень ей шло. По будням ей приходилось одеваться в строгие костюмы. Плечи успели загореть и приобрели золотистый оттенок.
– Как обычно? – спросила она.
Он кивнул и сел.
– Хорошо, – сказала она. – Я уже сделала заказ.
– Что ты думаешь о татуировках? – спросил он.
Она вопросительно подняла брови:
– Неужели ты хочешь сказать, что…
– Нет, я имею в виду тебя. Тебе никогда не хотелось сделать себе татуировку?
Она покачала головой:
– При моей-то работе? – Она выставила одно плечо вперед и принялась его рассматривать, как будто на нем уже была наколка. – При моем-то образе…
– У убитой девушки была татуировка… большая наколка на животе. – Он показал место пальцем.
Ева-Бритт посмотрела на него исподлобья.
– Франки, по-твоему, тату – это сексуально?
– Может быть. Только не на трупе. Но что ты думаешь? Может татуировка кого-нибудь украсить?
– Стриптизершу – наверное. – Она подвинула бутылку, чтобы официанту было куда поставить блюда. – А меня – нет. – Она посыпала спагетти тертым пармезаном.
– Кажется, у Лены есть тату, – вспомнил Франк. Лена была давней подружкой Евы-Бритт.
Ева-Бритт задумалась.
– Да, наверное, тату может быть красивой.
– Ты так говоришь из-за Лены?
– Нет, у Лены вполне симпатичный рисунок. Смешная фигурка из мультика. Такая желтая птичка с большой головой…
Франк понятия не имел, что она имеет в виду.
– Из старого комикса про Даффи Дака, – подсказала Ева-Бритт. – Птичка, которая всегда дралась с котом.
– «Сильвестр и Твити», – вспомнил Франк.
– Ну да, – кивнула Ева-Бритт. – Твити. – Она ткнула пальцем в свое голое плечо. – Вот здесь Лена наколола себе Твити. Она выглядела симпатично, потому что Твити немножко старомодна. И еще приятно смотреть на забавный рисунок. Розы, птички и все такое хуже, потому что предполагается, что они сексуальны. Значит, к ним приходится подбирать соответствующую одежду. При моей работе нельзя ходить с мультяшным персонажем на плече. Как женщине…
– Что такого особенного в твоей работе?
– Ты что, поссориться решил?
– Нет, что ты, – возразил Франк. – Просто любопытно. Я все время думаю о той девушке. У нее на животе выколот огромный цветок.
– Ну, живот всегда можно прикрыть, – заметила Ева-Бритт. – Но ведь я менеджер довольно крупной компании, и у меня много сослуживцев-мужчин… – Она криво улыбнулась и покачала головой. – Франки, я не имею права провоцировать мужчин. Они не должны пялиться на мое тело! При моей должности тату – вещь совершенно немыслимая!
– Значит, ты все-таки подумывала о том, чтобы сделать татуировку?
Она предпочла не ответить на его вопрос. Тряхнув головой, она сказала:
– Я уж не говорю о том, что тату трудно удалить. Просто я считаю их уродливыми. Однажды в «Феликсе» я видела молодую женщину. На ноге у нее была вытатуирована змея, питон, который обвился вокруг бедра. Он спускался сверху вниз, к колену. Все до единого встречные мужчины хотели взглянуть на змеиный хвост… Понимаешь? Пока та девушка молода, ей просто весело, что все на нее смотрят; всеобщее внимание радует и заводит ее. Но на серьезной работе, где требуется соблюдать дистанцию, она и дня не продержится!
– Вот теперь я не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Франк. – Я думал, ты борешься за права женщин и против сексуальных домогательств на рабочем месте!
– Так и есть!
– Тогда какое имеет значение, что ее татуировка в виде змеи возбуждает мужскую фантазию?
– Слушай меня внимательно. Я вовсе не осуждаю ее, но она сама ограничивает свои возможности, потому что все мужчины при встрече будут в первую очередь обращать внимание на ее тело, а не на другие достоинства!
Франк хмыкнул.
– Ну что, я тебе помогла?
– Не знаю, – ответил он. – В твоих словах что-то есть.
– Ты только представь, – продолжала Ева-Бритт. – Я тоже могу чувствовать себя сексапильной, мне нравится быть сексапильной…
– С этого места поподробнее, пожалуйста, – с довольным видом попросил Франк, но Ева-Бритт сделала вид, будто не слышит.
– Но зачем мне расписывать все тело картинками, от которых я уже не смогу освободиться?
Франк посерьезнел.
– Меня вот что волнует. Говорит ли что-нибудь о ней ее татуировка?
– А сам-то ты что думаешь? – с улыбкой спросила Ева-Бритт.
Он не спешил с ответом.
– По-моему, она стремилась возродиться к новой жизни… Все так говорят. Она пыталась обрести свободу.
– Но ведь символику можно истолковывать по-разному, – заметила Ева-Бритт. – Если татуировка старая, возможно, она жалела о том, что сделала ее. С другой стороны, тату могла быть и полезным напоминанием.
– Полезным?
– Своего рода клеймо, символ чего-то, что не должно повториться.
Франк долго размышлял над ее словами и наконец сказал:
– Сегодня ты в ударе. – Он начал есть, но вскоре уставился в одну точку и застыл с вилкой в руке.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Ева-Бритт.
– Рагнар Травос говорит, что к татуировкам может развиться пристрастие, как к сигаретам.
– К сигаретам?
– Да, он говорит: одна татуировка – хорошо, две – тоже неплохо, но три… все, ты попал. Пройдет совсем немного времени, и ты разукрасишь наколками все тело.
– Как страшно! Такие люди как будто сошли с конвейера.
Фрёлик кивнул.
– Франки, давай поговорим о чем-нибудь другом, – попросила Ева-Бритт, снова принимаясь за еду. – Только не рассказывай, как ты ездил в горный домик к своему ненормальному боссу!
Франк задумался и спросил:
– А потом чем займемся?
– Пойдем в кино! – ответила Ева-Бритт.
– Что будем смотреть?
Ева-Бритт лукаво улыбнулась:
– Не важно, лишь бы про секс.
Глава 20
«…Ибо прах ты и в прах возвратишься»
[1]Хотя накануне лил проливной дождь, следующий день выдался погожим. Инспектор полиции Гунарстранна опустил стекло в окошке машины и смотрел, как к нему приближается крепкая фигура Франка Фрёлика. На парковке было пусто, если не считать нескольких машин, жарящихся на солнце. Через дыру в кипарисовой живой изгороди, отделявшей парковку от кладбища, вышла садовница. Она на ходу снимала грязные садовые перчатки и неуклюже топала тяжелыми сапогами, облепленными землей и глиной. От сапог отваливались комья земли, оставляя за ней след. Она вытерла со лба пот и закурила. Какое-то время стояла на месте, задумчиво глядя в землю. На парковку завернул микроавтобус; он проехал мимо садовницы и Фрёлика. На борту большими, разноцветными буквами было выведено название реабилитационного центра «Винтерхаген». Из него высыпала группа молодых людей в черных костюмах. Казалось, в официальной одежде им не по себе; они держались неестественно прямо, как накрахмаленные. Фрёлик кивнул им. Юнцы некоторое время озирались по сторонам, а потом побрели к часовне, где их уже ждал облаченный в черное представитель похоронного бюро. Уле Эйдесен тоже пришел, и тоже в черном. Он стоял, уткнувшись носом в брошюру, посвященную церемонии похорон.
