Оглядываюсь — ни огонька, ни проблеска.
Ведь он же был… я помню, он был…
Где-то там, за нитяным мостом, там, где сходятся стены огня
и льда…
Я не выбираю направления. Почему-то я уверен, что куда ни
идти, куда ни бежать, рано или поздно впереди вспыхнет свет — и встанут из
тумана мерцающие стены: алый огонь, синий лёд.
И свет вспыхивает. Едва-едва, призрачный, колдовской огонёк,
мутный и неясный.
Не бегай за блуждающими огоньками, когда идёшь по болоту!
Я бегу.
И всё сильнее ощущение, что кто-то идёт совсем рядом. Не то
крадётся за мной, не то конвоирует, не то охраняет… Ступает мягко, неспешно, но
не отстаёт.
Пусть.
Левая стена — синий лёд, правая — алый огонь. Они уходят в
небо, в серый туман без конца и начала, они поднимаются из бесконечной бездны.
Я стою, занеся ногу над туго натянутой струной. Левую руку
пробирает холод, правую жжёт огонь. Это как игра, сорвавшись — можно начать
снова. Это как игра, как игра…
Только очень больно.
И каждый раз начинаешь сначала.
— Ты не пройдёшь, Лёня…
Что-то новенькое!
Первый раз в этом царстве мёртвых туманов и обжигающих скал
я слышу голос.
Знакомый голос.
Я пытаюсь обернуться, но тень за спиной ускользает,
смещается в сторону, так быстро, что мне не успеть посмотреть ей в лицо.
— Но ведь я должен? — спрашиваю я.
— Да. Но это не значит, что ты пройдёшь…
Всё. Голос уходит, растворяется…
Только нить под ногами. Только стены вокруг.
И слабый, дрожащий, умирающий огонёк впереди…
Я иду.
Сегодня — легче. Почему-то легче. Может быть, тот, кто идёт
позади, наконец-то попал в ногу. Может быть, он остался на той стороне моста.
А может быть, я сам научился ступать в такт…
Левая стена — синий лёд, распятый силуэт на колючих иглах.
Он предпочёл упасть в эту сторону, он испугался правой стены, чьё пламя сжигает
дотла.
Может быть, это моё собственное тело…
Я не успеваю додумать. Не успеваю уклониться. Тот, на стене,
вздрагивает, когда я прохожу мимо. Движение мёртвого воздуха, или тепло моего
тело — что-то отдирает его со стены, бросает на нить. На миг мне кажется, что
мост перережет его напополам, но всё куда прозаичнее, облепленное изморозью
тело срывается, падает вниз, в бесконечную пропасть. Струна под ногами
вибрирует, раскачивается, амплитуда нарастает, словно падение стронуло какой-то
спусковой механизм.
Левая стена — синий лёд, правая стена — алый огонь, левая —
лёд, правая — огонь, левая — правая…
И оттолкнувшись от дрогнувшей нити, я бросаюсь на правую
стену…
— Чего кричишь-то?
Я открыл глаза.
— Кошмар приснился, что ли?
В машине было тепло. Не обжигающе жарко… тепло. Может быть,
потому я и выбрал во сне правую стену?
Водитель даже не повернул головы. Коротко стриженный
квадратный затылок, огоньки на приборной доске, тихий шум кондиционера. Мотор
не работает.
Да, Чингиз не повёз меня домой сам. Вызвал водителя… или
охранника…
Что б я так жил…
— Мы что, приехали? — оглядываясь, спросил я.
— Адрес тот, — меланхолично отозвался водитель. — Смотри. Я
тебя первый раз вёз.
— Что, думаешь, ещё придётся? — Я глянул на часы. Так… от
Чингиза я вышел в два часа ночи. Сейчас — четыре. Не могли же мы ехать два
часа!
— Конечно, — равнодушно отзывается водитель. — Ты вроде ему
понравился, значит, будешь гостем…
— А если я не захочу быть гостем?
Водитель коротко засмеялся.
— Хотел бы я на того посмотреть, кому у Чингиза не нравится.
В чём-то он прав. Наверняка для другого гостя — тоже
понравившегося хозяину — всё было бы организовано по-другому. Не пиво с водкой
и сосисками на кухне, а великосветский раут с коллекционным шампанским, икрой и
осетриной.
— Мы давно у дома стоим?
— Полтора часа. Чингиз велел, чтоб ты поспал в машине, если
отрубишься. До пяти.
— Пожалуй, я уже пойду, — пробормотал я.
— Хорошо. — Охранник вынырнул со своего места, и когда я
выбрался с заднего сиденья скромного «форда», уже стоял рядом.
— Да вот мой подъезд, — попытался я отказаться. — Эй… я же
не девушка, провожать меня…
— Велено, — коротко ответил водитель, и я смирился.
Это его работа.
Дверь я открыл с ловкостью опытного домушника, завзятого
алкоголика или молодого компьютерщика. Тихо вошёл, оба замка закрыл совершенно
беззвучно, свет вообще включать не стал.
Было тихо. Совершенно непривычно для этого времени. Ночью
должен шуметь вентиляторами компьютер, шуршать винчестер, клацать клавиатура…
может, потому Вика мне и подарила сенсорную?
В ванной я торопливо поплескал в лицо холодной водой, на
цыпочках прошёл в гостиную. Разделся, как можно аккуратнее сложил одежду на
диван. Заглянул в спальню.
Вот чего я не ожидал… так этого.
Вика сидела на краешке кровати, и слабые отсветы с экрана
ноутбука падали на её шлем. Шлем очень изящный, не новый, но до сих пор ценимый
знатоками «Creative-Diana», топовая женская модель двухлетней давности, цвет —
тёмно-синий… полтысячи баксов я за него выложил когда-то… Тело Вики слегка
подрагивало, намечая движения. Иногда рука касалась клавиатуры и отпрыгивала,
прижимаясь к груди.
Вика была в глубине.
Это одновременно и красиво, и пугающе. Завораживающий танец
тела, уже и не принадлежащего нашему миру. Вот вскинулась голова — Вика смотрит
в небо, или в потолок… не знаю. Под эластичной лентой, крепящей шлем снизу к
подбородку, мелькнула полоска белой кожи.
— Нет, — донеслось до меня. — Это меня не интересует.
Она давно не входила в глубину. Порвала с ней полностью. И
даже докторскую пишет по совершенно другим материалам, не связанным с
виртуальностью.
Что её заставило вернуться в призрачный мир?
Я мог сейчас подойти, перегнуться через её плечо. Сесть
рядом, в конце концов. Прибавить громкость в динамиках ноутбука.
