Дальше…
2017 Дверь заперта.
Это ещё ничего не значит, совсем ничего. Оплата была на пять
лет вперёд, но по ломаной кредитке. В любой момент могло открыться, что за эту
комнату гостиница получает плату со своего же счёта.
Номер могли отдать другому посетителю виртуальности. А могли
сообщить в полицию — и тогда стоит лишь открыть дверь, чтобы влипнуть в засаду.
Я мысленно повторяю всё это, а руки заняты чем-то своим.
Ощупывают дверь, сдвигают заслонку замка, касаются клавиш.
Двенадцать цифр, составляющих код, — да я их уже и не помню…
наяву… А пальцы — помнят. Я ещё медлю мгновение, прежде чем нажать ввод.
Замок щёлкает, открываясь.
Комната почти такая же, как в моём постоянном номере. Только
картина на стене нарушает однообразно-дешёвый уют. Это не стандартная
репродукция старых мастеров, которые так любят лепить на стены в глубине. Не
Айвазовский, не Шишкин, не Дали.
Стою на пороге, пытаясь овладеть собой. А где-то в груди
стучит холодный метроном.
Засада — или всё в порядке?
Полицейский участок — напротив гостиницы. Минута, две, никак
не больше.
В коридоре по-прежнему тихо и пустынно. Стражей порядка нет.
Ломаный вход выстоял почти два года. Надо же… Хорошо Маньяк поработал.
Надо просто войти.
И вдруг я понимаю, что не могу, не в силах этого сделать.
Войти сюда — всё равно что открыть старый фотоальбом, всё
равно что поставить в видеомагнитофон полузабытую кассету. Это — прошлое.
Мёртвое. Похороненное, оплаканное, забытое.
Никогда не возвращайся по своим следам. Там ждут лишь тени.
Глубина дарит эту возможность с необычайной лёгкостью.
Надёжнее и ярче фото и видео. Прошлое всегда рядом. Только пожелай — оно
воскреснет.
Вот только лишь Богу позволено поднимать из могил мертвецов.
Я притворяю дверь, осторожно, бережно, будто боюсь разбудить
кого-то, спящего в пустом номере. Замок разочарованно щёлкает, закрываясь. До
моего номера — двадцать шагов по коридору, но я не могу сделать ни шага.
Глубина-глубина… а пошла ты…
Сняв шлем, я повесил его на крючок, когда-то специально
укреплённый в стене. Пробормотал:
— Машина, выход.
Так, надо переодеться… встречать гостей в виртуальном
комбинезоне, больше всего напоминающем одеяние сумасшедшего профессора из
голливудского фильма, — невежливо. Раздевшись до трусов, я сложил комбинезон
поаккуратнее, пристроил на подоконнике рядом с компьютерным столом. Глянул —
стол в гостиной был уже накрыт. Прислушался — на кухне тихо. Позвал:
— Вика?
— Я в спальне… Ты уже?
Проигнорировав нарочитое удивление в её голосе, я зашёл в
спальню. Вика переодевалась.
— Застегни…
Я помог ей застегнуть молнию на платье. Вика и впрямь
прихорошилась. Даже волосы уложила.
— Долго я там был? — тихонько спросил я. Зарылся лицом в её
волосы. Вика дёрнула плечами.
— Нет, не очень. Минут сорок.
— Извини. Мне показалось, что от силы четверть часа.
— Ничего, я тебя ждала позже.
Я продолжал стоять, держа руки на её плечах.
Когда между нами всё сломалось? Когда превратилось в прошлое
— куда можно заглянуть, но нельзя вернуться?
Не знаю. Не могу понять. Не заметил — оттуда, из глубины…
Самое обидное, что ведь внешне ничего не изменилось. Ни при
людях, ни между нами наедине. Мы не ссоримся, не бьём посуду, не ругаемся по
поводу денег, семейных обязанностей, алкоголя, приезда Викиной мамы или прихода
моих друзей.
Всё прекрасно. Девяносто процентов семей нам могут
позавидовать.
И невозможно назвать словами то, что исчезло.
— Хочешь что-то сказать? — не оборачиваясь, спросила Вика.
Я помолчал секунду:
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя очень люблю. Как ты думаешь, мне надеть
серёжки?
— Надень… — Я даже не могу понять, чего больше в этой фразе
— ухода от моих пустых и ненужных слов, или ответного знака… пару серёжек с
жёлтыми топазами я подарил ей перед свадьбой.
— А пойдёт к синему?
— Мне кажется, да.
— Ладно… ты надень серые джинсы и клетчатую рубашку, ту, что
моя мама подарила. Тебе очень идёт.
Вика выскользнула из моих ладоней легко и непринуждённо. Ещё
секунду я обнимал воздух, потом открыл шкаф. Джинсы были совсем новые, я зубами
перекусил пластиковую нитку с этикеткой.
— А ножницы ещё не придумали? — укоризненно спросила Вика.
— Нет. Для лентяев ножи и ножницы всегда дальше, чем
собственные зубы.
В прихожей тренькнул звонок.
— Давай быстрее, я открою. — Вика бросилась из спальни,
обронив на ходу: — И носки смени, не забудь…
— И вымой уши… — прошептал я, втискиваясь в слишком тугие,
не разношенные джинсы. Где эта чёртова рубашка? Мне она не нравится, но не
надеть её — обидеть тёщу, а значит, обидеть Вику, значит…
Любой поступок, безразлично, чем он был вызван, тянет за
собой целую цепочку следствий. А вот каких зависит совсем не от самого
поступка, только от отношения к тебе.
— Андрей, спасибо… — донеслось из прихожей. Я застегнул
рубашку. Воротничок жал, но, может быть, она и впрямь мне идёт.
Ответная реплика Андрея Недосилова была едва слышна. Он
всегда говорил негромко и мягко.
— Не заблудился? — спросила Вика. Андрей к нам приехал
первый раз.
— Это я заблудился… — прошептал я. — В самом себе.
— Лёня!
— Иду! — Я заправил рубашку и вышел в коридор.
Когда-то Андрей Недосилов был мне очень симпатичен. Он
психолог, коллега Вики, занимается исследованиями глубины и всех феноменов,
связанных с ней. Сейчас… сейчас даже не знаю.
— Леонид, добрый вечер. — Андрей здоровался так, будто мы с
ним расстались пару часов назад, а не год назад на Московском вокзале в Питере,
когда мы уезжали. В одной руке он держал укутанную в целлофан розу, в другой —
бутылочку какого-то ликёра.
— Не заблудился? — повторил я вопрос Вики.
— Всё в порядке. У вас очень хорошо. — Он одобрительно обвёл
взглядом прихожую. — Чувствуется семейный уют и теплота.
