— Лучше я от себя. Привычнее.
— Хорошо. Приходи в восемь.
Чингиз вышел из кухни. Прикорнувший под столом ретривер
поднялся, потоптался на месте, глядя то вслед хозяину, то на нас.
Количество перевесило качество. Байт испустил почти
человеческий вздох и улёгся обратно.
— Находит на него порой, — весело сказал Падла. — Романтик
фигов… Тут, главное, выслушать и вовремя съязвить. А то ведь не выживет в своём
бизнесе. Расскажет деловому партнёру о несовершенстве мироздания, о красоте,
скрытой в серых камнях, об уходящем лете, о том, как горько кричит птица,
заблудившись в ночном беззвёздном небе… И поставит кто-нибудь галочку в уме —
«Чингиз слабеет». И всё. Оцеола промахнулся. Или Акела промахнулся? Кто там был
вожаком стаи, а кто вождём семинолов?
— Акела.
— Что — Акела?
— Акела промахнулся.
— Не врёшь? — подозрительно спросил Падла. — Давно Киплинга
не перечитывал…
— Теперь — не промахнётся? — поинтересовался я.
— Теперь… теперь, скорее, загрызёт кого-нибудь. Чингиз на
работе, и Чингиз в кругу друзей — разные люди. С первым я, слава всевышнему,
почти не знаком.
11
deep Ввод.
Цветная метель…
Почти для всех дип-программа ассоциируется со снегом. С
тёплым, цветным, но всё-таки со снегом. Но теперь Дибенко готов подарить миру
вечное лето.
Почему же оно кажется мне снежной пустыней?
Я не прав. Нет… не то. Я не вправе. Не вправе решать за
других. Если даже для Чингиза «Искусственная натура» — обольстительный искус…
то что говорить про других? Про паренька из провинции, который остаётся на ночь
на работе, запертым на ключ, лишь бы влезть через чахлую линию в глубину, без
всякого комбинезона и шлема… лишь бы оказаться под небом Диптауна, вдоволь
наиграться на эльфийских пространствах, забежать в дешёвый бордель и посетить
недоступный в жизни ресторан… Что говорить о прикованном к креслу инвалиде, для
которого глубина — единственный шанс ступить собственными ногами пусть по
нарисованной, но такой настоящей траве. Что говорить о всех несчастных,
тоскующих, измученных, уставших, разочарованных?
Глубина…
Танец, танец тёплых снежинок. Затягивающий в темноту
водоворот. Калейдоскоп, фейерверк…
Свет.
Стою в своём гостиничном номере. Всё нормально. На кровати —
Протей и мотоциклист. Усталые старые куклы…
Ты придёшь ко мне, Тёмный Дайвер. Придёшь, и мы поговорим.
Проверяю карманы. Вот подаренный Дибенко пистолет.
Значит, к разговору я готов.
А вот и пейджер с мигающим огоньком. Ну… наконец-то Дик
проявился…
Видно, сильно сдали нервы от прорвавшегося вслед за нами
Императора…
Самого Дика в глубине нет, он оставил сообщение на пэйджере.
Включаю приём, и появляется изображение.
Вот те раз… Мы редко знаем друг друга в лицо.
— Привет, Леонид.
А он и впрямь старик. Чёрт возьми. Ему за пятьдесят. Точнее
не определю. У меня было слишком мало знакомых чернокожих.
Ну никогда я не предполагал, что Крейзи Тоссер — негр!
— У меня совсем мало времени, — говорит Крейзи. Пытается
улыбнуться. В лице — боль. Он лежит, и вокруг суетятся какие-то тени.
— Я выпросил… одну минуту. Ничего. В наше время от первого
инфаркта не умирают. Верно?
— Верно, Дик, — говорю я, хоть он и не может меня слышать,
его давно увезли в больницу, над ним сейчас колдуют врачи и сиделки, и я верю,
что всё будет нормально, Ричард обеспеченный человек, американская медицина —
не чета нашей, и всё обязательно будет хорошо, не может не быть…
— Дочка отправит тебе письмо… а со мной всё будет хорошо.
Нервы сдали, Леонид. Старый я стал. Старый и глупый. Ничего…
Дик смотрит куда-то в сторону, едва заметно кивает. Его
торопят. Не знаю уж, что он сказал, что соврал, чтобы ему позволили наговорить
перед камерой это сообщение. Что-нибудь о важном контракте, о сделке в миллион
долларов, наверное…
— Я верю, что ты дошёл. И что всё сделаешь, как надо, тоже
верю. Удачи тебе… дайвер. Поработай и за меня… слабонервного глупца. Удачи.
Изображение исчезает.
Такие дела… такие дела.
Я вспоминаю, как изменилось лицо Дика, когда Император
спросил «кто вы».
Вот такой зарождающийся искусственный интеллект. Вот такой
прогресс. Убивает, во всяком случае, почти по-настоящему.
Нет, я не думаю, что Император ударил Крейзи Тоссера чем-то
вроде оружия третьего поколения. Скорее, тут действительно виноваты нервы.
Напряжение, усталость… и больное сердце.
И всё-таки сотворённая Дибенко жизнь уже готова убивать.
Открываю дверь. Осторожно выглядываю в коридор, выхожу,
запираю.
Пока спускаюсь по лестнице, кидаю на пейджер Дибенко просьбу
о встрече. Не люблю ждать. Поэтому, наверное, и приходится вечно этим
заниматься.
Только поймать такси в Диптауне никогда не проблема. Едва
поднимаю руку, как притормаживает машина. Водитель — молодой панк с гребешком
цветных волос на голове и в рваной куртке на голое тело. Кажется, программа.
Называю адрес и раскидываюсь на заднем сиденье.
Сегодня на улицах постоянные пробки. Такси еле ползёт.
Минуем Виртуальную площадь, потом машина сворачивает куда-то в китайский
квартал.
— Так будет быстрее? — интересуюсь у водителя.
Чайна таун появился в глубине недавно. Китай очень долго не
желал входить в общую виртуальность. Но всё-таки и их проняло…
Теперь квартал стремительно разрастается, раздвигая Диптаун
вокруг себя. Пространства в виртуальности — сколько угодно. Наверное, китайцам
это нравится.
— Быстрее, — говорит водитель.
— Уверен? Смена маршрутизации…
— Уверен.
И тут манера ответа перестаёт мне нравиться.
Я смотрю в крепкий, бритый затылок. Прокручиваю в памяти
короткий разговор.
Программы-водители изначально вежливы. Лаконичным до
грубости умеет быть лишь человек.
Додумывать не успеваю. Что-то вопит внутри — инстинкты,
чутьё, интуиция.
В следующий миг я прикладываю к затылку водителя ствол
пистолета. Мягко, но ощутимо.
