– Надо же, а я только сейчас поняла... ну, после всего, что вы рассказали. У него очень необычная подача материала. Он... не столько учит, сколько заставляет думать. Пропускать через себя каждое слово, каждую мысль... примерять ее на себя. Эдак все время провоцирует – я считаю так, а вы? Со мной происходит вот так, а с вами? У меня это выходит вот таким образом, а как у вас? То есть все время испытывает на прочность свой авторитет учителя. А выдержит ли он это, а вот еще это выдержит? – Она развела руками. – Но бог ты мой, как он все это скрытно проделывает... – Она вновь покачала головой и нервно рассмеялась. – Вроде как все обычно, даже скучновато как-то. Но я сейчас поняла, что они ведь все время думают, практически каждую минуту... Десяток фраз – и снова думают. Короткий тренинг – и опять. Я еще нигде не встречала такого результата. Даже у подготовленной аудитории, а уж у таких... – и она вновь задумалась.
– То есть, – задумчиво заметил Петр Израилевич, – вместо того чтобы просто их учить, он их развивает и... как бы это поточнее выразить, настраивает, что ли? Ну, как музыкальный инструмент.
Какое-то время все молча обдумывали высказанное Петром Израилевичем предположение, а затем полковник тихо спросил:
– Это опасно?
– Батенька мой, – вздохнул Петр Израилевич, – ну откуда же нам знать? Мы даже не представляем, чего он хочет достичь. Что он собирается... сотворить из них. Не истово верующих монахов-отшельников же, в конце концов... – он запнулся и пожал плечами, – хотя, как знать... – и после короткой паузы добавил: – А впрочем, скорее всего, чрезвычайно опасно. Они же еще дети, хотя считают себя вполне взрослыми. У них еще крайне неустойчивая психика, при таких нагрузках, о которых нам только что поведала Инна Александровна, они очень даже могут запросто слететь с катушек...
Алексей Юрьевич резко отодвинул стул и поднялся на ноги.
– Я бы вам не советовал...
– Что?
– Сразу идти разговаривать с дочерью. Вы ведь к ней собрались?
– Почему? – тихо спросил полковник.
– Потому что это бесполезно. – Петр Израилевич сделал паузу и бросил на полковника крайне выразительный взгляд. Но тот упрямо набычился и снова спросил:
– Почему?
– Потому что вы – отец. А он – Учитель. Причем не просто Учитель, а Учитель, Который Знает Все. То есть непререкаемый авторитет.
Но Алексей Юрьевич не сдавался.
– У меня с дочерью всегда были доверительные отношения.
– Так радуйтесь, – уважительно кивнул профессор, – если в таком возрасте, когда столь легко рушатся все и всяческие авторитеты, вы все-таки сумели сохранить свой авторитет в глазах ребенка, значит, у вас в семье правильно был построен процесс воспитания. Честь вам и хвала. Большинство современных родителей, знаете ли, не могут этим похвастаться. И, мой вам совет, не делайте ничего, что сможет обрушить подобные отношения... Например, то, что собираетесь.
Полковник еще минуту стоял молча, размышляя над словами профессора, а затем медленно сел и придвинул к себе тарелку с макаронами.
– Значит, мне остается только... надеяться.
– У каждого родителя наступает в жизни такой момент, когда ему остается только надеяться на то, что он сумел развить в своем ребенке достаточно стойкости и ума, чтобы тот справился с тем бременем, которое свалилось на его плечи. А самому в этот момент, действительно остается только надеяться и... молиться. И, знаете, что я вам скажу: Господь обычно подбирает нам бремя по силам. И самое главное для нас в этот момент не испугаться, не начать себя жалеть и... не позволить никому постороннему, даже из самых лучших побуждений – из жалости, из безграничной любви, из страха за нас, скинуть с наших плеч это бремя. Иначе нам может и не выпасть второго шанса стать... тем, кем мы смогли бы стать, если бы вынесли то, что сначала возможно и нам самим казалось непосильным, – Петр Израилевич сделал паузу и тихо добавил: – Ведь все, что нас не убивает – делает нас сильнее.
14
– Все, я больше никуда не пойду. – Немоляева рухнула на землю и вцепилась руками в пожухлые стебли прошлогодней травы.
Данька остановился и, тяжело дыша, вытер пот.
– Я больше никуда не пойду, – вновь повторила Немоляева и обвела всех вызывающим взглядом.
Рат махнул рукой, давая команду прекратить движение, и, подойдя к Немоляевой, присел рядом с ней на корточки. Та несколько мгновений все так же с вызовом смотрела ему в глаза, а потом не выдержала и отвела взгляд.
– Я больше не могу... – Теперь ее голос звучал не вызывающе, а жалобно. – Я устала. У меня все болит – руки, ноги, спина. Я уже забыла, когда мылась. У меня просто чудовищные волосы, кожа, ногти... Я же женщина, в конце концов, а не ломовая лошадь. Я больше не могу.
Рат понимающе кивнул и, выпрямившись, коротко приказал:
– Привал.
Все с глухими стонами опустились на землю. Данька скинул с плеч армейский вещмешок, отцепил от него скатку с плащ-палаткой и, раскатав ее, улегся сверху, подсунув под ноги рюкзак, так, чтобы ступни оказались выше головы.
Весна в этом году оказалась неожиданно поздняя. Но снег в тайге за тот месяц, что они провели здесь, уже окончательно сошел, а неделю назад сквозь потемневшие прошлогодние листья и старую траву буйно полезла молодая.
– Тань, не сиди на земле, простудишься, – послышался голос Барабанщицы.
– О господи, да отстаньте от меня все, – со стоном произнесла Немоляева.
– Ага, – спокойно кивнула Барабанщица, – вот только подстели плащ-палатку, и я сразу же отстану, ладно?
Немоляева еще несколько мгновений молча сидела на земле, а потом нехотя поднялась и принялась расстегивать ремешки, которыми плащ-палатка была приторочена к вещмешку.
Данька покосился на остальных. На следующий день по прибытии Рат попросил отца Барабанщицы обеспечить всех сменной одеждой. Ведь из Москвы улетали в чем были... Так что еще через день старенький трехосный ЗИЛ-131 привез несколько комплектов армейского камуфляжа и шесть укомплектованных вещмешков – с котелками, фляжками, сменным бельем. Немоляева, увидев безразмерные синие трусы, закатила жуткий скандал!
– Я это надевать не буду, – кричала она.
Рат молча выдержал полчаса непрерывной истерики, а потом только сказал:
– Ходить будем много. По тайге. Поэтому прошу всех позаботиться о том, чтобы у каждого были сменное белье и комплект сменной одежды. Если нет своего – подберите из имеющегося ассортимента.
После чего просто вышел из комнаты. Немоляева проводила его ошеломленным взглядом, а затем расплакалась. Но на следующее утро вышла в форме, которая, впрочем, неожиданно сидела на ней довольно кокетливо...
Пока они отдыхали, Рат успел подняться дальше по склону и осмотреть горизонт. Данька удивлялся, как легко он шел сквозь любой бурелом. Причем именно сквозь. Там, где им приходилось рубить ветки и растаскивать сцепившиеся сучья, Рат проходил так, будто там была как минимум хоженая тропа, а то и... эскалатор.
