Слишком поздно, потому что уже начиналась музыка, звучавшая гораздо громче и зловещее, чем когда он ее слышал по громкоговорителю. Он сделал глубокий вдох, потом еще один и еще – выдох, опять два вдоха и выдох, третий вдох и выдох, два вдоха – выдох, вдох – два выдоха, два вдоха – выдох и облизнул губы, снова и снова повторяя про себя первую строчку:
Безумныйзлойиопасныйзнакомыйвоткакменятеперьназываютбезумныйзлойиопасныйзнакомыйвоткакменятеперьназывают…
А потом услышал щелчок и механическое жужжание, и занавес начал очень, очень медленно подниматься, словно лезвие гильотины, приводимое в готовность. Он ощутил, как воздух из зала смешивается с воздухом на сцене, как будто на космическом корабле открыли шлюз, и инстинктивно ухватился покрепче за стол, чтобы не быть всосанным в космический вакуум. Пытаясь не думать, как абсурдно притворяться, что сочиняешь стихи и записываешь их большим белым пером, он нацарапал на кусочке закапанного чаем бутафорского пергамента воображаемыми чернилами крупным завитушечным байроническим почерком:
Помогите
Помогите
Спасиииииииииите
Меняяяяяяяяя
Потом занавес полностью поднялся, и музыка начала стихать. Стивен ощутил жар прожектора на лице, и капля пота скатилась по его носу, а в голове начался медленный счет: один, два, три, – он знал, что это всегда работает, – четыре, пять, шесть, – когда это делает Джош, – семь, восемь, девять…
Дойдя до двадцати шести, он услышал кашель из публики, кашель типа «давай уже», и понял, что уклониться никак не удастся: ему придется поднять глаза, придется что-то говорить. Моя мотивация – быть гениальным, сказал он себе и почувствовал, как капля пота на кончике его носа задрожала, упала и растеклась по бумаге, отчего грохот прокатился по всему театру. Он расфокусировал взгляд, посмотрел прямо на свет и произнес свои первые слова:
– Безумный, злой и опасный знакомый! Вот как теперь меня называют в Англии…
Он услышал голос в голове, как будто его речь проигрывали на магнитофоне немного не на той скорости, так что голос звучал на несколько регистров выше: тонкий, слегка придушенный и гнусавый. Не сказал ли он «злой – безумный» вместо «безумный – злой»? Да или нет? Это название пьесы. Как можно произнести его неправильно? Каким идиотом может быть человек? Может, начать сначала? Нет. Неважно, забудь об этом, говори следующие слова, быстро, ты молчишь слишком долго, ты слишком медлителен, давай уже, и лучше прямо сейчас. Помни: надменный, магнетический, харизматичный. То, что сказал Джош, – неправда. Ты не невидимка, ты можешь это сделать. Ты лорд Байрон, самый скандально известный человек в Европе. Женщины жаждут тебя, мужчины завидуют тебе. Теперь улыбнись чуть насмешливо, не слишком, одним уголком рта, и продолжай:
– …по крайней мере, так мне сказали. И должен признаться, эта репутация меня не слишком волнует.
Неплохо, лучше, но ты по-прежнему говоришь жеманно и пришепетываешь, как будто тебе только что удалили зуб. Говори нормально. Ясно, но нормально. Что теперь? Знаю! Надо встать! Пройтись немного. Подвигаться. Это привлечет их внимание. Попытайся двигаться с чувственной кошачьей грацией…
И Стивен положил перо, встал и тут же треснулся ногой о край стола. Вспомнилась старая шутка, что в актерском деле главное – выучить роль и не натыкаться на мебель, и вдруг ему показалось, что он не способен ни на то ни на другое.
Кроме того, ему стали страшно мешать руки. Как будто некие лишние придатки внезапно выросли из его плеч – странные чужеродные щупальца, которых он никогда раньше не видел, с которыми не умеет обращаться и не может контролировать, которые просто бессмысленно болтаются, словно туша в витрине мясника. Куда их деть, куда засунуть? Обязательно нужно их убрать, прежде чем произносить следующие слова. Стивен решил распорядиться хотя бы одной, сунув ее в карман штанов.
Он попробовал это сделать четыре раза, прежде чем понял, что на сценических штанах нет карманов. Он заверил себя, что такие штуки Байрон наверняка проделывал все время, заложил руки за спину, сцепив пальцы, и оставил так, пока они снова не понадобятся. Было приятно убрать их. Также это казалось аутентично «историчным», точно из периода конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, и, глядя все еще расфокусированным взглядом на прожектор, Стивен двинулся на авансцену, успев сделать один, два, три шага, прежде чем вспомнил об увечной ноге лорда Байрона. Четвертый шаг он превратил в хромающий, чуть слишком, как он чувствовал, – это хромота Ричарда III, как будто лорд Байрон только что подвернул лодыжку. Лучше чуть уменьшить, но уже поздно, потому что он на авансцене, настолько впереди, насколько можно зайти. Больше хромать было некуда, и ему казалось, будто он стоит, голый и вусмерть пьяный, на краю пропасти.
Или трамплина.
Что дальше? Следующая строчка.
– Как и все репутации, она одновременно точна и далека от жизни.
Стивен слышал, как его голос эхом возвращается к нему, и на этот раз он звучал лучше: сильнее, увереннее. Профессиональнее. Более властно. Что теперь? Он мысленно представил страницу сценария, пробежал по строчкам, увидел слова: «Вглядывается в публику». Он сотворил на лице выражение язвительного, насмешливого веселья, позволил глазам сфокусироваться, посмотрел в зал, по сторонам, вглядываясь в публику, в кресла…
Пустые кресла.
Пустые кресла, ряд за рядом.
Сотни пустых кресел.
Закрой глаза (медленно). Открой глаза (медленно). Посмотри еще раз (спокойно).
Время замедлилось и остановилось.
Нет ничего столь же пустого, как почти пустой театр.
Насколько он смог разглядеть, в партере сидели шесть человек. Он узнал троих: Алисон и Софи, а чуть подальше Фрэнк, поглощенный программкой. Двое молодых людей, японцев, сидели сбоку, задрав ноги на спинки передних кресел. В полумраке шестой зритель, устроившийся в конце ряда, встал, пригнулся и потрусил вглубь зала, на свет таблички «Выход». Стивен узнал в тени девушку, продающую программки.
Изо всех сил теперь стараясь удержать выражение язвительного и насмешливого веселья, он посмотрел на ярусы. Еще двое, незнакомые – головы лежат на руках, те на перилах балкона, – выжидающе смотрят на него. Его зрение начало затуманиваться, и он подумал, что, наверное, сейчас упадет в обморок – не слишком хорошая идея, учитывая, что статистически шансы на то, что среди публики найдется врач, очень малы. Тошнота поднялась в нем, и он ощутил сильнейшее желание сделать несколько шагов назад, повернуться и бежать, с увечной ногой или нет, убежать в кулисы и в пожарный выход, в ночной воздух – и продолжать бежать, как можно дальше от этого ужасного места, добежать домой, запереть дверь квартиры и никогда больше ее не открывать…
И что тогда?
Он снова оглядел пустые ряды, сфокусировался и нашел их, Алисон и Софи, подавшихся вперед в своих креслах и безумно ухмыляющихся ему: Софи – широкой экстатической улыбкой, вот-вот расхохочется. Она посмотрела прямо на него, приветственно подмигнула обоими глазами и показала два больших пальца над спинкой переднего кресла.
