– Я не знаю этикета, – призналась она, переводя взгляд на их интимный уголок рядом со стрекозами, когда они приблизились к нему. Интересно, насекомые и до этого были такими яркими и оживленными? – Как правильно войти в зал после нашего… бонусного блюда.
Смех Оливера слегка снял ее напряжение.
– Я не думаю, что для этого есть какие-то правила. Тебе придется их ввести.
– Я чувствую себя трансформированной в какую-то другую Одри. Что я привлекаю внимание.
– Люди смотрят на тебя из-за платья, Одри.
Верно. А не из-за какой-то татуировки на лбу типа «Угадайте, где только что были эти губы».
Она инстинктивно опустилась на свой диван, а Оливер – не расцепляя их все еще переплетенные пальцы – продолжал двигаться вокруг стола к своему месту.
О. Они вместе.
Как странно – несмотря на все, что они вытворяли друг с другом в течение последних нескольких часов, – именно это оставалось табу. Как попытка пересечь линию и перейти на темную сторону. Она пересела на диван к Оливеру, впервые за пять лет оказавшись на противоположной стороне стола, в то время как он искал признаки беспокойства на ее лице.
Одри вытянулась на диванчике как кошка.
– Этот тоже вполне удобный.
– Мне он всегда нравился.
Поерзав, она села удобнее.
– Мне кажется, тебе больше повезло.
– Сегодня определенно.
Оливер лишь кивнул проходящему мимо официанту, и через минуту тот появился с двумя бокалами охлажденного белого вина. Одри улыбнулась в благодарность, прежде чем поднять свой бокал, а потом снова перевела взгляд на оживленных стрекоз в террариуме, который обычно располагался позади нее, и, глядя сквозь его стеклянные стенки, на шумную кухню в дальнем конце ресторана.
– Я всегда думала, что ты настолько искушен во всем этом, что знаешь даже время подачи блюд в ресторане со звездами «Мишлен», – пробормотала она. – А ты водил меня за нос. Ты просто видел, когда они были на подходе.
– Кажется, сегодня ночь разоблачений.
Она перевела на него взгляд:
– Да, действительно.
– Хочешь поговорить об этом?
Об этом.
– Я не хочу разрушить это. – Или сглазить. – Но я также не хочу, чтобы ты думал, что я избегаю разговора.
– Хочешь поговорить о чем-то другом?
Отчаянно.
– О чем?
Он обхватил свой бокал с вином и откинулся в угол дивана, устроившись поудобнее.
– Расскажи мне о скрипке Тесторе.
Разыскиваемые ею музыкальные инструменты – эта тема, несомненно, вдохновляла Одри, и она могла часами воодушевленно рассказывать разные истории, пока уши у Оливера не сворачивались в трубочку.
– Что ты хочешь узнать?
– Как ее украли?
– Прямо из пассажирской кабины самолета частной авиакомпании между Хельсинки и Мадридом, когда ее владелица отлучилась в туалет.
– Прямо на глазах у всех пассажиров?
– В кабине был приглушенный свет. Но скрипки Тесторе всегда летают на отдельных сиденьях, так что необычно, что никто не заметил, как ее унесли. Кто-то должен был перегнуться через ряд, чтобы дотянуться до сиденья у иллюминатора.
– Ничего себе, она такая ценная? Как они вынесли ее из самолета, не будучи замеченными?
– Никто не знает. Мы предполагаем, что кого-то из наземной команды подкупили. Служба безопасности самолета засняла на камеру какого-то человека, промелькнувшего рядом с сиденьями и забравшего скрипку, но там было слишком темно, чтобы определить даже пол вора. Они обыскали самолет сверху донизу.
Во всяком случае, все общедоступные зоны.
– Так как ты вышла на ее след?
Именно этим она занималась. Именно это она любила. Ей ничего не стоило расслабиться и начать нагонять скуку на Оливера бессмысленными деталями своей охоты за скрипкой.
Но его не так легко было утомить. Сорок минут спустя он все еще казался заинтересованным и задавал вопросы. Она снова сбросила туфли на пол и подогнула ноги под себя, чувствуя себя китайским беспризорником в своей шелковой одежде, поедая порционные кусочки – размером с пальчики – крокодильего мяса и арбуза, что было уже седьмым блюдом.
– Ты вообще можешь рассказывать обо всем этом? С юридической точки зрения? – засомневался Оливер.
– Я не выдала тебе никакой конфиденциальной информации. Все в процессе. – Одри улыбнулась. – Кроме того, я думаю, что могу доверять тебе.
Он пристально взглянул на нее, как будто хотел что-то сказать по этому поводу, но потом отвел взгляд и вместо этого протянул руку и нежно провел ладонью по ее кисти:
– Твое терпение поражает меня. И что ты уже так близка к тому, чтобы найти ее, хотя ты начала практически с нуля.
О, он понятия не имел, насколько терпеливой она могла быть. Взять хотя бы, как долго она скрывала свои чувства к нему.
– Поиски заняли целый год, но теперь мы всего в одном шаге от них. Властям просто нужно немного подождать, и преступники сами выдадут себя, пытаясь перепродать ее.
– Почему им просто не стащить скрипку и не затаиться на десяток лет? Спрятать ее где-нибудь в подвале? Закопать?
– Преступники не такие терпеливые, что касается денег, и, кроме того, в их бизнесе полно болтунов. Если ты украдешь что-то вроде Тесторе и она залежится у тебя, вполне вероятно, что один из твоих коллег стащит ее у тебя из-под носа.
– Я действительно не понимаю, в чем смысл.
– Я тоже, – призналась Одри. – Зачем иметь прекрасные вещи, если ты никогда их не видишь?
– Я удивлен, что плохие парни не пытались подкупить тебя.
– О, они уже пробовали. – Она улыбнулась. – Просто мое чувство врожденной справедливости слишком сильное. И я смотрю на инструменты как на детей. Невинных жертв. Украденных. Обманутых. Все, чего они хотят, – это попасть домой к человеку, который любит и ценит их, с которым они в безопасности и который помогает им раскрыть свой потенциал.
Потому что разве не в этом заключалась жизнь? В раскрытии своего потенциала.
Коричневые глаза Оливера вдруг приобрели насыщенный шоколадный оттенок.
– Хочешь, скажу что-то глупое? – пробормотал он.
– Конечно.
– Я так же отношусь к компаниям, которые выкупаю.
Она подняла бровь:
– Ты имеешь в виду почти загнувшиеся компании, которые ты приобретаешь за бесценок?
Он улыбнулся:
– Они тоже невинные жертвы. В руках людей, которые не ценят их и не понимают, как сделать их сильными.
