– Даже детьми они осознавали угрозу, когда видели ее. Что ты была способна на такое.
Его пальцы медленно продвигались внутрь ее нижнего белья, лаская нежную кожу. И неожиданно вошли в нее. Она выгнулась от этого прикосновения.
– Такое бесстыдство?
Его зеленовато-карие глаза сверкнули.
– Такая страсть. И да, намек на бесстыдство. Неудивительно, что мальчики в конце концов клюнули.
Она подвинулась к Оливеру чуть ближе, чтобы ему было удобнее.
Она обленилась, пряча свои чувства глубоко внутри, прикрываясь тем, что не могла испытывать к нему никаких чувств, пока она была замужем. Оливер был для нее как какая-то голливудская звезда, по которой хорошо вздыхать, потому что знаешь, что никогда не получишь его. Она хранила свои зажатые чувства глубоко в груди и сейчас наслаждалась ощущениями, которые они вызывали. Наслаждалась своей мечтой. Наслаждалась своими тайными фантазиями.
«Осторожнее с желаниями», – сказал он.
Хотя она не осмеливалась прочувствовать эмоциональную часть, но она могла свободно наслаждаться физической. Надежной частью. И Оливер был явно очень настроен на то же самое.
То, что произошло здесь, в стенах этого здания, не имеет ничего общего с реальным миром. И может быть, никогда и не имело. Возможно, это всегда было их странной маленькой тайной.
Может быть, именно это делало все настолько замечательным.
– У тебя уже мозги плавятся, – выдохнул он, принюхиваясь к ее волосам. – Хватит думать об этом.
– Я ничего не могу поделать с этим, – выдохнула она. – Я мыслитель.
– Вернись к той Одри, которая смотрела световое шоу. Та Одри была импульсивная и впечатляющая.
Вот. Он тоже заметил это. Для этого дня существовал другой набор правил, по сравнению с оставшимися триста шестидесятью четырьмя.
Она повернулась в его руках, отчего ее платье задралось еще выше.
– Ты прав, – сказала она, прижимаясь плотнее к нему. – Хватит думать. Давай вернемся к чувствам.
Оливер потянул ее чуть выше, чтобы она оказалась на нем сверху, и изучал ее раскрасневшееся лицо и растрепавшиеся волосы.
– Лучший вид, который я когда-либо наблюдал, – пробормотал он.
– Это вызов, учитывая то, что за окном.
Он вытянул шею к окну.
– Хорошее предложение. Меняем планы. – Его теплая ладонь обхватила ее руку. – И вид.
Она поднялась на ноги рядом с ним, и Оливер повел ее к окну – к дорогому креслу для курения. Она всегда представляла, как он сидит в этом кресле, ожидая ее приезда.
Он развернул его к окну, сел в него и протянул Одри руку:
– На чем мы остановились?
– Здесь? – Всего за несколько часов они перешли от первого секса сразу к сексу на кресле.
– Я хотел этого наверху. Я хотел этого много лет. Ты и этот вид.
Ее кожа сразу вспомнила холодную поверхность стекла на ее горячей груди, когда он прислонился к ней сзади, там наверху, и ее соски напряглись. Оливер взял ее за руку и потянул к себе на колени, оказавшись на диване, она приподняла свое шелковое платье выше, чтобы освободить колени и оседлать его.
– Боже, ты прекрасна, – выдохнул он. – Освещенная всеми огнями Гонконга.
Какая неприкрытая лесть! Но ее тело полностью купилось на это, становилось мягким и пульсировало, эхом отзываясь на его сладкий голос и обещание в его глазах. Она опустилась ему на колени.
Одна ладонь Оливера скользнула вверх по шелковой коже ее живота и по груди, а другая уверенно следовала по молнии на платье, словно передвигаясь по железной дороге до ближайшего города. В своей конечной точке пальцы зацепили ползунок, опустили его до упора, и ее платье сразу стало свободным. Через несколько мгновений она ощутила, как его рука зарылась в чувственную ткань на ее груди и осторожно спустила платье, высвободив ее руки, обнажив ее грудь, а красивая ткань, нагретая от его прикосновений, легла складками вокруг ее талии.
– Оливер… – выдохнула Одри.
Обе руки скользнули по ее голой спине, притягивая ее все ближе к Оливеру, когда они прижались друг к другу, его губы немедленно переместились ей на грудь, припали к ней, посасывали и покусывали и творили что-то невероятно волшебное с нежной кожей сосков.
Она извивалась от мучительного удовольствия и наконец сделала то, о чем всегда мечтала, – глубоко зарыла свои пальцы в его темные волосы. Снова и снова накручивая, запутывая и подергивая их, наслаждаясь тем, как он мучил ее груди, слегка царапая их своей щетиной.
Ее ноги подкашивались, но его теплые колени в любой момент были готовы поймать ее.
Как только она опустилась на него, его губы оторвались от ее груди и нашли ее рот, впились в него, прежде чем вновь припасть к ее другой груди.
Полированное стекло террариума отражало их на фоне прекрасного города. Она – полуголый силуэт, балансирующий на коленях Оливера, и он – прижавшийся к ее груди на фоне потрясающегося гонконгского горизонта. Она выглядела возбужденной и провокационной и совершенно на себя не похожей.
Это то, что видел Оливер.
Именно так он видел ее.
Одри была внутренне свободна. Она не выглядела нелепо. Она не смотрелась глупо, балансируя на дорогом кресле. Или недостаточно хорошо, как те безупречные люди, в кругу которых он вращался. Она выглядела так же – безупречно. Она выглядела абсолютно идеально, на сто процентов гармонично в объятиях Оливера.
Они подходили друг другу.
Глубоко в душе у нее что-то треснуло и обрушилось на волне эмоций. Часть дамбы, гигантский фрагмент какой-то мощной силы, которая все это время сдерживала все ее чувства.
Они принадлежали друг другу.
И наконец они были вместе.
Руки силуэта Оливера оторвались от ее спины и потянулись, чтобы вытащить шпильки из волос, которые тут же волнами упали на ее плечи, щекоча соски ее обнаженных грудей. Он обхватил руками ее лицо, чтобы она посмотрела на него – возбужденного, взволнованного и абсолютно сосредоточенного.
Эти глаза обещали ей целый мир. Навсегда.
И Оливер был единственным человеком, который действительно мог положить его к ее ногам.
Его губы были такие же горячие и жаждущие, как его прикосновения к ее плоти, и, пока она отвлеклась на них, он немного выгнулся и приподнял их обоих, удерживая в таком положении достаточно долго, чтобы достать бумажник из кармана брюк, затем порылся в нем и бросил на пол.
– Сколько их у тебя? – выдохнула она, воспользовавшись моментом, чтобы прийти в себя и успокоить бешено работающий мозг. Прозаическая мысль о презервативе вернула ее к реальности.
– Только этот.
Разочарование боролось с удовольствием. «Один» было вполне определенное число. Те два, которые он использовал наверху, были припрятаны где-то в ванной комнате, они могли бы точно так же вернуться в Шанхай и быть использованы там, так же, как послужили им здесь. Второй этаж был бесконечно далеко. Но «один» также означало, что он не носил с собой пачку из двенадцати штук на случай, что окажется на необитаемом острове в спасательной шлюпке, полной стюардесс.
