Почти все, что она делала в прошлом году, было бесполезной борьбой. Она существовала, а не жила по-настоящему. Иногда с ней случались безумные приступы эмоционального членовредительства, когда ей не хватало самодисциплины, и она начинала проводить собственные расследования в Интернете и искать любые упоминания и информацию об Оливере.
Чем он занимался. С кем он был. Все ли у него в порядке.
Конечно, у него всегда все было хорошо.
Она разрывалась между приступами самоуничижения за свою глупость и ожесточенными попытками оправдать себя за то, что влюбилась в такого мужчину, как он.
О чем она думала, когда приехала сюда? Она могла бы просто написать ему.
В тот же момент, как ее посетила эта мысль, внимание ее привлекли негромкие голоса, и Одри перевела взгляд на гламурный вход ресторана.
На человека, который только что ворвался в зал.
Оливер.
Все ее тело напряглось, и она мысленно искала вокруг себя место, чтобы спрятаться. Под диваном. В пышных растениях в террариуме со стрекозами. Где угодно, только бы не оставаться здесь, испуганно наблюдая за ним через стекло террариума.
Ему потребовалось одно мгновение, чтобы отыскать ее глазами.
Его ноги начали двигаться. Его глаза не отрывались от ее лица, пока он приближался, обходил террариум, остановился в метре от нее. Его пристальный взгляд прошептал ее имя, хотя губы его не шевелились.
– Объясни, – выдохнула она, прежде чем сделать что-то более опрометчивое.
Не «Привет, Оливер», не «Как ты смеешь так хорошо выглядеть после такого дерьмового года?», даже не «Почему ты здесь?».
– Объяснить что? – сказал он, приводя ее в бешенство своим спокойствием. Как будто ничего не произошло.
– Почему след Тесторе ведет к тебе? Почему инструмент, за которым я охотилась два года, неожиданно появляется в камере хранения на железнодорожной станции Хунцяо?
Он шагнул к ней:
– Это самый крупный железнодорожный вокзал в Азии. Я предполагаю, что это не единственная тайна, которую он скрывает.
Она сложила обе руки на груди:
– Шанхай, Оливер.
– Совпадение.
– Что ты сделал? – Каждое слово как пуля.
Он отвлеченно изучал стрекоз несколько моментов, и когда взглянул на Одри, его глаза смотрели уже вызывающе.
– Я сделал несколько телефонных звонков. Попросил о нескольких одолжениях, которые мне причитались. – Он пожал плечами.
Она прищурилась и посмотрела на него:
– Как получилось, что именно тот, кто знал, где находится Тесторе, был в долгу у тебя?
Он смерил ее взглядом, словно пытаясь определить, насколько небрежный тон он может сейчас выбрать.
– Слушай… Я попросил об ответной услуге своего коллегу, тот попросил о том же кого-то еще, и – эффект домино – был пройден весь путь до человека, который знал нужных людей, у кого можно было все узнать.
– А что потом?
– Потом я купил ее.
– Инструмент за миллион долларов?
– Ты что, можешь установить цену для ребенка – жертвы торговли?
Ха-ха.
– Ты понимаешь, что ты сейчас соучастник преступления?
В глазах Оливера появилась неуверенность впервые с того момента, как он вошел в дверь, и он нахмурился:
– Я надеялся, что заработаю бонусные баллы за ее возвращение.
Но она еще не была готова к этому.
– Ты увековечил проблему, вознаградив гангстерский синдикат за их преступление. Теперь они пойдут на улицу и украдут другую скрипку.
– Это действительно тебя беспокоит, Одри? Разве не важнее вернуть эту скрипку обратно в надежные руки, чем арестовать какого-то преступника средней руки с долгом за наркотики?
Действительно, какая разница, как именно Тесторе была возвращена, какие одолжения и обещания сделаны? Гораздо важнее было, что ее законная владелица разрыдалась, когда скрипка вернулась к ней, вызвав слезы даже у Одри – слезы, которые, ей казалось, она давно уже все выплакала.
Оливер попытался. И только это имело значение.
– Что меня беспокоит, так это почему ты это сделал. – И под словом «беспокоит» она имела в виду «вызывает боль у меня в груди».
– Потому что я мог. – Он пожал плечами. – У меня есть связи, к которым у тебя никогда не будет доступа.
– Миллион долларов, Оливер. – Плюс какая-то мелочь. – Это слишком, даже для тебя.
– Нет, если это помогло тебе.
Одри заморгала, пытаясь понять – или поверить – в сказанное им.
– Я поражена, что тебе вообще сопутствует какая-то фортуна, если ты принимаешь такие решения, основываясь на эмоциях.
– Обычно я этого не делаю. Только с тобой.
– Ты думаешь, я бы не догадалась? – Что этот анонимный ключ в рождественской посылке, который привел ее к железнодорожной станции в Шанхае, не был достаточной подсказкой?
– Я знал, что ты поймешь.
– Так ты думал, что я буду фонтанировать благодарностью?
– Напротив. Я надеялся, что это взбесит тебя настолько, что ты сядешь в самолет.
Опять манипуляции. Она покачала головой:
– Ну вот я здесь. Надеюсь, ты не хочешь получить свой миллион долларов обратно.
– Забудь про деньги, Одри. Я продал одну из девяти квартир своей компании, чтобы получить наличные. – Мир, в котором он жил.
– Что, если бы я только взяла скрипку и сбежала?
Он нахмурился:
– Тогда я был бы в затруднительном положении.
– Это была ошибка.
– Одри, – его голос окликнул ее, когда она уже успела сделать два шага, – подожди.
Она проигнорировала его команду.
– Спасибо за то, что сделал за меня мою работу. Я замолвлю властям за тебя доброе словечко.
– Ты уходишь?
– Да. Мне вообще не стоило сюда приходить.
Он шагнул перед ней:
– Почему тогда ты прилетела?
Потому что она медленно умирала, зная, что никогда не увидит его снова? Потому что первые шесть месяцев она продержалась на гордости и адреналине, но теперь у нее не осталось ничего, кроме горя. Потому что она испытывала зависимость от него.
– Понятия не имею, – пискнула она. – Позволь мне исправить это прямо сейчас.
Он снова преградил ей путь:
– Одри, подожди, пожалуйста, просто выслушай меня.
– Разве мы не достаточно сказали друг другу в аэропорту? – Она вздохнула.
– Ты сказала довольно много, а я по большей части молчал.
