– О, умоляю тебя. Я бы наскучила тебе через несколько часов.
– Кто это сказал?
– Для тебя это просто спорт, Оливер.
– Опять. Кто это сказал?
– Это говорит твой послужной список. И Блейк.
Говорил.
Он подался вперед:
– Что он говорил?
Достаточно, чтобы она задавалась вопросом, не пошло ли что-то не так между двумя друзьями. Одри пожала плечами:
– Он переживал за тебя. Хотел, чтобы у тебя было то же, что и у него.
Коричневые крапинки на зеленой радужной оболочке его глаз, казалось, пришли в движение.
– А что у него было?
– Стабильные отношения. Постоянство. Семья.
Интересно, он заметил, что она не сказала «любовь»?
– Услышать такое из его уст особенно ценно.
– Что ты имеешь в виду?
Его язвительное выражение лица сменилось наигранно скучающей гримасой.
– Не важно, что я имею в виду. Давняя история. Я не осознавал, что старина Блейк был такой страстной натурой.
– Прости, что?
– Такой собственнический инстинкт. У меня сложилось впечатление, что ваш брак был таким же соглашением сторон, как и все остальное.
Одри бросило в жар. «Что, Оливер, не представляешь себе, что я могу вызывать страсть в мужчине?»
– Ты не видел нас вместе много лет, – процедила она сквозь зубы.
Зачем он это сказал?
– Мой бизнес зависит от умения видеть людей насквозь и понимать их, Одри. В те годы до вашей свадьбы я много общался с вами. Прежде чем переехать в Шанхай. Трое амигос, помнишь? Достаточно долго, чтобы сформировать свое мнение.
Помнит ли она?..
Она помнила неторопливые обеды, блестящие беседы на троих. Она помнила, как однажды Оливер встал между ней и какими-то пьяными идиотами на улице, в то время как Блейк прикрывал ее с безопасной стороны. Она помнила, как у нее перехватило дыхание, когда Оливер вышел к ним из сумеречной тени, и какой опустошенной она почувствовала себя, когда он ушел.
Конечно. Она помнила.
– Тогда ты должен помнить, как часто Блейк проявлял свою страсть и чувства на публике. – Оливеру нередко бывало неловко за них, и он смотрел в сторону, чувствуя себя пятым колесом, каковым и был. Трудно представить себе, чтобы этого уверенного в себе мужчину можно было смутить. – Разве этого недостаточно?
– Это была вполне убедительная демонстрация чувств. Но у меня всегда было ощущение, что Блейк специально приберегал такие проявления любви для моментов, когда вы оказывались на публике.
Горькое чувство обиды охватило Одри. Потому что, по сути, это была правда. За закрытыми дверями они жили скорее как брат с сестрой. Чего Оливер, вероятно, не знал, так это того, что Блейк бурно проявлял свои чувства к ней в основном и особенно в присутствии Оливера. Метил собственные владения как сумасшедший. Как будто подсознательно чувствовал ее интерес к своему другу, который она так старательно пыталась скрыть.
Одри с трудом вдохнула:
– Оливер, неужели ты хочешь сегодня этим заниматься? Осуждать покойника?
Он гневно нахмурил брови:
– Я хочу просто наслаждаться. Наслаждаться твоей компанией. Как раньше. – Он снова пододвинул к ней подарок. – И на этой ноте открой его.
Одно мгновение она сидела неподвижно, но стальная решимость в его взгляде говорила ей, что это абсолютно бессмысленно. Он был готов сам вскрыть для нее упаковку.
Она разорвала бумагу с большим раздражением, надеясь, что он истолковал это как нетерпение.
– Это сигара. И колода карт, и упаковка «M&M’s». Как три года назад. – Она подняла на него глаза и выдержала его пристальный взгляд. – Я не курю.
– Меня это никогда не останавливало.
Одри изо всех сил пыталась прогнать теплое воспоминание о том, как Оливер позволял ей выигрывать у него в карты, полагая, что она ничего не замечала.
Она откинулась назад:
– Что ты делаешь на Рождество?
– Работаю, как правило.
– Домой не летаешь?
– Летаю ли я домой к отцу? Нет.
– А как насчет мамы?
– Она прилетает ко мне на китайский Новый год.
Одри уставилась на него.
– Ты осуждаешь меня, – пробормотал он.
– Нет. Пытаюсь представить себе это.
– Подумай сама. Я не могу вернуться в Сидней, я не могу пойти на Рождество к подружке – от меня сразу ждут кольца и предложения руки и сердца, а в офисе хорошо и тихо.
– Значит, ты работаешь.
– Просто еще один день. А что ты делаешь?
– Праздную Рождество. – Она пожала плечами.
Но это никогда не было так захватывающе, как встреча с Оливером. Или так вкусно, как праздничные угощения, которые для нее готовили в «Цинтине». И воспоминания не согревали ее душу весь оставшийся год. Это были незатейливые ужины, и гоголь-моголь, и семья, и никому не нужные подарки, и из года в год одни и те же объяснения, почему Блейк не пришел.
Ее взгляд снова упал на его подарок. Она взяла сигару и зажала ее между зубами, подражая ему, а спустя две секунды выплюнула:
– Тьфу. Это ужасно.
Он тепло рассмеялся:
– Ты привыкнешь к этому.
– Не могу себе представить как.
Хотя сигара оставила ужасный вкус на ее губах, она поймала себя на мысли, что, возможно, на его губах этот вкус гораздо лучше. А потом ей пришлось бороться с собой, чтобы не смотреть на его рот. Оливер намного усложнил эту задачу – подавшись вперед, он поднял сигару, провел ею над верхней губой, а затем просунул запечатанный конец между зубами.
Что-то в непринужденной интимности этого акта, в том, что он так легко положил себе в рот сигару, на которой осталась ее слюна, – как будто они были старой супружеской парой, – заставило ее сердце биться сильнее, но она изо всех сил контролировала каждую клеточку своего организма, чтобы скрыть это, когда он перекатил сигару одними губами справа налево.
Не самый худший вариант закончить свои дни, если ты сигара.
Стоп!
Несмотря на легкую улыбку, его взгляд стал неестественно напряженным. И Одри необъяснимо занервничала.
– Итак, – начал он, словно это была одна из партий в покер, – если мы не друзья, тогда кто мы?
Она слегка поперхнулась своим шампанским:
– Прости?
– Я принимаю твое утверждение, что мы не друзья. Но тогда мне интересно, кто мы друг другу.
Одри почувствовала себя трусливым зайцем в свете автомобильных фар. Она знала, что это недостойно, и точно представляла, как чувствует себя зверек, наблюдая за неизбежным приближением своей судьбы.
