— Чем больше вы со Стефаном пытаетесь использовать Фрейзера, тем яснее я понимаю, что святые были сплошной ложью. Вот послушай: Фрейзер подбрасывал Альберту Стауту всякие новостишки, но ни разу не сообщил прессе о тебе или Стефане. Или о ком-то ещё из нас. Он унёс с собой в могилу всю ту грязь, что была у него на вас, а вы теперь отдаёте его на заклание.
У Патерсона ответа, похоже, не было. Он снова поднял стакан, но поставил его, так и не отхлебнув.
— Мы старики, Джон. Неужели ты думаешь, что я бы делал всё то, чем мы занимались в Саммерхолле, если бы знал то, что знаю сейчас? Каждую ночь я лежу и вспоминаю нас, какими мы тогда были. Но нас, тогдашних, больше нет.
— Если не считать того, кто убил Билли Сондерса. А сделал это не Фрейзер Спенс.
— Стефан не возьмёт это на себя.
— Встречу с Сондерсом нужно было как-то организовать — следы Наверняка где-то остались. Может быть, на камерах наблюдения, может быть, в телефонах. Шивон Кларк не успокоится, пока не обшарит все уголки.
— Удачи ей. — Патерсон поднялся на ноги. — Наша следующая встреча может состояться на похоронах Дода — ты хоть это понимаешь? — Патерсон в последний раз посмотрел на яркое содержимое Ребусова стакана. — Пьёшь лимонад и играешь по правилам. Кто бы мог такое представить?
Ребус проводил взглядом бывшего коллегу. Тот слегка прихрамывал, — вероятно, тазобедренный сустав давал о себе знать. Он и горбился слегка. А когда-то являл собой устрашающую фигуру — одним своим видом нагонял страх на преступников, с таким выражением смотрел, что подозреваемые сразу понимали: этот может дать волю рукам. Ребус представил себе, как Жиртрест сбивает Фила Кеннеди со стула. Может, больше ничего и не было. Но, с другой стороны, когда Кеннеди распростёрся на бетонном полу, не могло не возникнуть искушения приподнять его за волосы и ещё раз шарахнуть головой об пол. Ребус помнил, как Стефан Гилмур потирал руки, словно пытался их отмыть. Он помнил, как входил в кабинет уголовной полиции — и тут же смолкали разговоры. Или менялась тема.
«Чем меньше ты знал, тем лучше было для тебя…»
«Ты был ещё стажёром…»
«Стажировка закончилась», — сказал себе Ребус, направляясь к бару за порцией виски.
23
— Спасибо, что согласились со мной встретиться, — сказал Ребус, пожимая руку Джону Макглинну. Макглинн оказался моложе, чем представлял себе Ребус. На нём был костюм от дорогого портного, а вместо рубашки — чёрная футболка. Они встретились в баре отеля «Балморал» на Принсес-стрит.
— К сожалению, у меня всего несколько минут, — извинился Макглинн.
— Мне, вероятно, больше и не понадобится.
У стойки портье было несколько свободных стульев, на которые они и сели. Макглинн излучал беспокойную энергию, в его глазах горел огонёк.
— Стефан сказал, что вас интересует Рори Белл, — начал он.
— Я почти ничего о нём не знаю.
— Позвольте спросить, почему он вас интересует.
— К сожалению, не могу вам сказать.
Макглинн переварил этот ответ.
— Что ж, я не удивлён. Он восстановил против себя несколько фирм, которым пытался навязать свои услуги.
— До меня доходили такие слухи. То же самое случилось и с вами?
— Нет, он сам обратился ко мне за услугой. Это было года два назад. У меня есть несколько парковок в Глазго, и Белла они заинтересовали. Но он мне вовсе не был нужен, тем более как партнёр. Я вообще не хотел бы его видеть поблизости от моей фирмы. Но я, похоже, разбудил его аппетит. Он вскоре купил себе две многоэтажные парковки — одну близ Эдинбургского аэропорта, а другую в Ливингстоне.
— Близ аэропорта?
Макглинн кивнул.
— Вы, кажется, навострили уши.
— Может быть, это кое-что, а может, ничего.
Неподалёку от места аварии, где приятели племянницы Белла не удержались на дороге…
— Это искреннее «кое-что или ничего» или полицейское «кое-что или ничего»? — улыбаясь, спросил Макглинн.
— Мне нужно отвечать на этот вопрос?
— Да нет.
— Что-нибудь ещё про Рори Белла?
— Он отвязался от меня и моих дел, и мне не хотелось бы думать, что это может измениться после нашего разговора.
— Не изменится.
— Я пришёл к вам только ради Стефана.
Ребус задумчиво кивнул:
— Вы давно знаете Стефана?
— Несколько лет.
— Ладите с ним?
— Не жалуюсь. — Макглинн посмотрел на часы.
— О нём в последнее время много разговоров — как, по-вашему, он с этим справляется?
— Он же Стефан Гилмур, пули от него отскакивают. — Макглинн протянул руку Ребусу. — Уж не хотите ли вы мне сказать, что его броня истончилась?
— А что, акулы бросились бы рвать его на части?
— Бизнес есть бизнес, мистер Ребус. Вокруг много жадных ртов…
Кивнув на прощание, Макглинн направился в ресторан, ему на ходу поклонился кто-то из персонала. Ребус вышел из отеля к своей машине. Работы по прокладке трамвайных путей в этом конце Принсес-стрит были в самом разгаре. Он закурил и услышал ворчание ливрейного швейцара.
— Этот город заслуживает лучшего, — сказал ему швейцар. — Столица? Наша краса и гордость? Высшее достояние. Тогда и мера наказания за то, что мы с ней делаем, должна быть высшая.
— Ладно, скажите мне, кого я должен арестовать, — откликнулся Ребус.
— Какой смысл? Непоправимый ущерб уже нанесён.
— Это верно, — сказал Ребус, открыл дверь «сааба» и сел за руль.
Он предпочитал Глазго Эдинбургу, хотя жить не хотел ни там, ни здесь. Отчасти из-за людей — их слишком много, все куда-то спешат. Потом эти узкие улочки — ему не хватало воздуха. План застройки не поддавался никакому разумному объяснению, пока ты не попадал в Новый город, но и там велось столько дорожных работ, столько было сделано объездов, что нельзя было полагаться на навигатор. С каким бы запасом времени ты ни выезжал, всё равно опаздывал.
Сегодня он сидел за рулём белого, ничем не примечательного фургона. Маленький фургон, пустой, если не считать нескольких комбинезонов, набора инструментов и литровой банки с краской. Доехав до места, он нашёл где припарковаться, вышел из машины, натянул на себя синий комбинезон. Нашёл имя на домофоне и нажал одну из соседних кнопок. Кто-то был дома, и его впустили, даже не спросив, что ему надо. Вот вам Эдинбург: все заняты собой, другие их не интересуют. Он поднялся по лестнице, остановился наверху и прислушался у щели почтового ящика. Внутри никаких признаков жизни. Он довольно долго искал эту квартиру. «Гольф» был зарегистрирован на лондонский адрес, на имя Трейнора. А потом на похоронах сын Маккаски был сфотографирован с подружкой, которую в газетах назвали Джессика Трейнор. Остальное не составляло труда, и вот теперь он здесь. Он оглянулся. Стеклянная крыша наверху была забрана проволочной сеткой и загажена птицами. Стены на лестнице покрыты кремовой краской и не загажены граффити. Дверь выкрашена в светло-зелёный цвет. Он присел, отвёрткой открыл банку с краской. Краска оказалась светлее, чем ему хотелось бы, — не очень напоминала цвет крови. Сделав шаг назад, чтобы не забрызгать себя, он приготовился оставить послание.
