Только когда Судьба подчинялась желаниям своих марионеток?
Его выбросило на выжженную, потрескавшуюся землю. В воздух поднялся столб пыли и пепла, медленно опадающий вниз. Ни единого движения ветра, звука или хоть какого — то признака жизни. Вокруг пустыня, с остатками разрушенных и сгоревших руин, редкими чахлыми, почерневшими под воздействием магического пламени стволами деревьев, осыпающихся едкой пылью, стоило только пройти мимо.
И именно здесь ощущался тонкий, эфемерно — зыбкий след последних эмоций Кораны, который удалось уловить.
Опустившись на колени, Сешъяр положил ладони на темно — серую, местами желтоватую траву. Глупая надежда билась внутри, отчаянная и такая хрупкая, с прозрачными слабыми крыльями. Она нашептывала, навевала сладкие иллюзии, как будто его Равной здесь не было. Только вот рациональная сторона натуры твердо и бескомпромиссно говорило об одном — уйти живой отсюда не смог бы никто…
Даже Мантикора.
Закрыв глаза, дракон попытался дотянуться до нее, почувствовать хоть какой — то отклик. Но все, что удалось уловить, это острую боль от оборванных нитей. Там, где обычно в его мыслях присутствовала любимая женщина, сейчас не было ничего.
— Корана… — беспомощно позвал Сешъяр, скребя пальцами землю. — Кора… Любимая…
Легкий порыв ветра. Такой родной и знакомый запах домашнего тепла и уюта, сладкой выпечки и ласкового тепла. Что — то скользнуло по его щеке. Встрепенувшись, мужчина оглянулся, успев уловить какое — то движение сбоку. Резко поднявшись на ноги, он снова осмотрелся и недалеко от того места, где стоял, шагах в пяти, увидел смутный, колеблющийся силуэт, закутанный в черный плащ с глубоким капюшоном. Белая маска не давала разглядеть кто это, но почему — то за ней ему четко представилось такое родное и любимое лицо. И эта фигура манила пальцем, улыбалась, звала за собой.
Не думая, он бросился следом, спеша успеть, ощутить, прикоснуться. Он хотел снова обнять ее, попробовать на вкус, поцеловать. Заглушить боль и успокоить отчаянно рвущееся из груди сердце. Но как только Сешъяр приближался к незнакомцу, тот оказывался еще дальше, как будто играя с драконом, с легкостью преодолевая огромные расстояния и уходя от его попыток схватить за руку, поймать в объятия.
Разум, не желавший все еще принимать то, что Кора ушла, изводил самыми противоречивыми выводами и образами. Сешъяр ощущал, что цепляется за слишком призрачную и ненадежную попытку опровергнуть тот вывод, что напрашивался сам собой, но ничего не мог с этим поделать. Понимал: признает — сойдет с ума, не выдержав всего происходящего.
Фигура же в плаще шла все дальше, постепенно словно лишаясь каких — то отдельных элементов. Возможно, он грезил наяву, но с каждым разом, с каждым очередным исчезновением, незнакомец становился все больше и больше похож на Корану, такую, какой она была раньше. Хрупкая, изящная, смеющаяся, с длинными, свободно развивающимися волосами за спиной, одетая в белое платье на тонких бретельках. Она смеялась, манила его, босыми ногами ступая по обуглившимся костям, остаткам строений и искореженному металлу, в котором с трудом можно было угадать меч или кусок доспеха.
Спотыкался. Падал, но снова вставал и шел следом. Ему казалось, что если бросить, если отречься от этой надежды, то с таким трудом сохранившийся мир рухнет окончательно. И все потеряет свой смысл. Зачем жить тому, кто так дорожил небом, кто радовался нежному ветру, играющему под широким крылом? Если Сешъяр позволит засохнуть тому крохотному ростку веры, что был в его душа — крыльев не станет, как будто кто — то отрубил их, без жалости, без сожалений. Лиши дракона неба, крыльев — дракона больше не будет.
Равная, завладевшая его душой и телом, его мыслями и чувствами, это тоже небо. Чистое и совершенное, желанное и необходимое. Небо, которое он еще не готов потерять и никогда не сможет быть готов.
Обо что — то споткнувшись, едва не полетел кубарем вперед, лишь каким — то чудом удержав равновесие. Склонившись, поднял с земли оплавившуюся перчатку с острыми клиновидными когтями из мелких металлических чешуек с камнями и изящной гравировкой, не исчезнувшей даже под действием пламени. Заворожено смотря в холодное сияние камней, Сешъяр не сразу почувствовал, что кто — то стоит позади него. Резко обернувшись, успел поймать смеющийся взгляд Кораны и едва ощутимое прикосновение прохладных пальцев к щеке.
«Любимый…» — шепот на грани слышимости и снова смех, счастливый, радостный и такой заразительный. Невозможно было не улыбнуться, как бы дико это не выглядело: мужчина посреди выжженной местности с безумной радостью на лице.
Снова бег, снова игра в догонялки, снова попытка урвать еще одно прикосновение. Но как и все в этом мире оно оказалось недолговечным фигура остановилась на небольшом возвышении. Недалеко в развалинах можно было опознать башню с длинным металлическим шпилем, на котором висел скелет, с трудом поддающийся опознанию. Обернувшись, Корана поманила его пальцем и растворилась в воздухе, опадая золотистой пыльцой на пожухлую траву. Сглотнув, Сешъяр остановился, пытаясь унять бешено стучавшее сердце.
Шаг. Медленный и неохотный. Казалось ноги налились свинцом и он шел через силу, заставляя себя ступать вперед, не обращать внимания на хрустевшие под сапогами ветки и что — то еще. Что — знать не было никакого желания.
Сквозь слезы, застилающие глаза, удалось разглядеть чье — то тело, лежащее на земле. Серая кожа, белые волосы, разметавшиеся во все стороны и не двигающаяся грудная клетка, показывающая, что этот кто — то мертв. Подойдя ближе, издал сдавленный крик, переходивший в хриплый стон боли и ненависти к миру. Медленно он опустился на колени, боясь даже дыхнуть в стороны хрупкой фигуры, в которой не без труда, но все же удалось узнать Корану. Вот та самая родинка, слева внизу живота. Вот шрамы, оставшиеся на память от прошлого, в том числе и на нежной груди, едва прикрытой истлевшими клочками ткани. На лице, прикипевшая и практически сгоревшая маска, как будто сросшаяся с кожей.
Она не двигалась. Не дышала. Не смеялась…
Она не встанет. Не начнет дышать. Не засмеется. Не обнимет. Не прикоснется к его лицу. Не позовет и не скажет ничего.
Мертвое, бездыханное тело, когда — то наполненное жизнью, силой и теплом, согревающим его душу. Пустая оболочка. Пустота…
А он так хотел просыпаться с ней рядом, видеть улыбку на ее лице, касаться губами аккуратного носа и видеть смешинки в глубине карих глаз. Он так хотел показать ей и Рагдэну свои сокровища, которые ничто по сравнению с самым сокровенным желанием, мечтой, ставшей явью — семьей. Сешъяр представлял как будет водить их по замку, как познакомит со своей семьей. Как Корана будет подшучивать над Соишеном, как Рагдэн будет терроризировать своего непутевого дядюшку…
Он мечтал… Он хотел… Он жаждал…
Рвущийся из груди крик мало походил на человеческий. Это был рев раненного дракона, которого жестокая Судьба только что лишила крыльев. Она забрала его небо, его дорогое, бесконечное небо цвета теплого шоколада… И он ненавидел ее за это, ненавидел!
