– С какого перепуга? – возмутился Макс и заозирался в поисках путей отступления. Оценил свои силы и решил сдаться, позволил автоматчику забрать свой АК. На его лице читалась такая мука, будто он хоронил близкого человека.
Усаков сделал небрежный жест:
– Пистолеты тоже, у вас их два, я видел.
Пришлось и ТТ сдавать.
Андрей нехотя отдал ППШ и без оружия почувствовал себя голым. Автоматчики, дежурившие на каждом углу, воспринимались скорее как тюремные вертухаи, чем как защитники.
Со стороны домов вскоре подошли четверо в камуфляжах, молча взяли носилки с раненым и понесли от школы по дороге вдоль пятиэтажек.
– Ты тоже иди.
Андрей обернулся: Усаков толкал в спину плачущую девочку, которая отказывалась расставаться с другими детьми. Тогда он прицелился, щелкнул затвором:
– Считаю до трех, если не пойдешь – пристрелю. Мне некогда тут с тобой нянькаться.
Девочка перестала голосить и побежала прочь, схватила Таню за руку. Она больше не смела плакать, лишь протяжно всхлипывала и оглядывалась. Таня положила руку ей на голову:
– Ты пойдешь к остальным, когда я посмотрю, что у тебя с ногой.
– Правда? – всхлипнула девочка.
– Да, Анюта. Все дети – в школе.
Татьяна крепилась, но Андрей видел, как неестественно прямо она держит спину, ее движения скованны, кожа бледна. Ей хочется поговорить, хотя бы спросить, что с ними теперь будет, но в присутствии военных она не смела открыть рта.
Трехэтажное здание поликлиники стояло особняком. На порожке курили две молодые женщины, усталые и помятые, словно работали третью смену без сна. Та, что повыше и в колпаке, потушила сигарету и бросила окурок в жестяную банку.
– Опять работа? Мы скоро копыта отбросим! Раненых класть некуда.
Коротко стриженная маленькая блондинка с водянистыми глазам делала вид, что никого не замечает.
– Кать, вон те двое – студенты, медики! – радостно объявил военный, несущий носилки. – Помощь тебе.
Стриженная нацепила колпак, потерла руки и вздохнула:
– Господи, вас что, осколками посекло? Дети, что вы умеете? Лет вам сколько?
– Второй курс, – сказал Андрей.
– Н-да. Ладно, пойдем, промоем ваши раны и посмотрим, на что вы способны, – протараторила она. – Я – Екатерина Васильевна Крюкова, врач-терапевт. Ладно уж, можно просто Катя. Вторая девушка – Олеся, она фельдшер.
– И больше никого? – удивился Андрей, переступая порог.
– Есть еще дедушка-инфекционист. Пока все, не до собирательства пока. Чуть позже еще врачей найдут, сейчас пока своими силами справляемся. Раненых полно, а оперировать некому, негде и нечем.
В поликлинике пахло свежим ремонтом. На розоватых стенах красовались агитационные вывески, за приоткрытыми дверями беседовали двое мужчин.
– Тяжелые есть? – спросила Таня, следуя по коридору за военными с носилками.
Они резко остановились, и девушка чуть на них не налетела.
– Олеся! – закричала «просто Катя». – Олеся! Постели пока больному. Сюда идите, за мной.
Она протиснулась мимо военных, толкнула дверь – в нос шибануло запахом медикаментов.
– Заходите, тут у нас процедурный. Давайте, давайте быстрее, не мучайте парня!
Больного сгрузили на кушетку. Когда его раненая нога коснулась твердой поверхности, он закусил губу и захрипел. Катя суетилась возле шкафа со всевозможными лотками, звенела инструментом, поглядывала на военных недобро. Свернув носилки, они ретировались. Подождав, пока стихнут их шаги, Катя вздохнула.
– Тяжелые, спрашиваете. – Она покосилась на раненого, который не жаловался, держался молодцом. – Были, чего ж им не быть. Ладно, слушай, служивый, и делай выводы. Пять человек было из наших, гарнизонных. Одному парнишке пришлось ногу резать, при том, что я не хирург… Ничего. – Она прищурилась. – Ампутировали по колено, он уже на поправку пошел. Такой парень был красивый, веселый, на гитаре играл…
Катя замолчала.
– Был? – переспросил раненый.
Катя передала Андрею лоток с инструментами и шприцем с обезболивающим, под кушетку поставила тазик.
– А потом их… Перевели.
Таня округлила глаза и не сказала ни слова. Раненый оказался непонятливым:
– Куда? В госпиталь?
Отвечать никто не стал. Андрей аккуратно разрезал окровавленную и прожженную штанину и вспомнил, как Усаков интересовался, повреждена ли кость. Если бы осколок прошел на пару сантиметров ниже, парня тоже перевели бы на тот свет.
– А кто тут главный? – поинтересовался Андрей, взял шприц. Если Усаков, то надо бежать, пока не поздно.
– Генерал Каневский, – ответила Катя. – Отличный мужик. Но он решает глобальные стратегические проблемы, а мелочи полностью переложил на плечи подчиненных.
– Нельзя этого так оставлять, – сказала Таня. – Кто-нибудь жаловался на произвол? Нельзя так обращаться с людьми.
Андрей надел перчатки, обколол рану лидокаином, ткнул иголкой в плоть и спросил у раненого:
– Чувствуешь?
Парень, предпочитавший не смотреть на операцию, мотнул головой, прикусил губу. Андрей подергал осколок и сделал надрез скальпелем. Понятливая Таня подала ему пузырек с антисептиком, Андрей обильно смочил перчатки спиртом и вытащил осколок, бросил в тазик. Затем иссек поврежденные мышцы, промыл здоровые ткани и велел подоспевшей Олесе:
– Приготовь резинки для дренажа, нитки, иглы. Бинтов понадобится много. Зашивать буду.
Он придавил квадрицепс с двух сторон, как тисками, соединяя разорванные мышцы.
– Таня, ты держи его ногу вот так, чтоб ничего не разошлось.
Олеся протянула еще лоток с иголками и уже порезанными нитками и пожаловалась:
– Я могу тупить, потому что работала на приеме с невропатологом и мало смыслю в хирургии…
– Научишься, – оборвала ее «просто Катя». – И я научусь, и молодежь.
Зашив и перебинтовав больного, Андрей вытер пот, похлопал отвернувшегося к стене парня:
– Все, боец. Готово.
– А? Спасибо. – Он ощупал забинтованную ногу, потыкал в нее пальцем. – Кстати, меня Степаном зовут.
– Андрей. Вот и познакомились.
Катя хлопнула в ладоши:
– Хватит болтать, работы море. Вы хоть умойтесь, а то все в кровище. Еще девочку надо перевязать и пятерых легко раненых мирных. Затем – сменить повязки воякам. В общем, скучать некогда. Давайте Степу перетащим в его палату.
* * *
Освободились Таня и Андрей ближе к вечеру. Кудрявый рыжий военный, очевидно, срочник, сопроводил их, как он сказал, в пункт временного проживания. По пути он пошло хохмил и все время озирался. «Нервы», – сделал вывод Андрей, снисходительно улыбающийся его шуткам.
