– Держите, мужики, разбирайтесь. Начальные навыки у вас имеются? Надо пулю извлекать, пока не поздно. Вчера протянули резину!.. Вся надежда, что организм молодой, должен перебороть заразу.
– А где прикажете его оперировать?
– Да где хотите. Можете на снег отнести. Или хоть в этой койке.
Андрюха Левин особо не ерепенился и даже улыбался, когда товарищи всаживали в него новокаин. Оба пулевых отверстия они с особой тщательностью обрабатывали перекисью, стрептоцидом, йодом, надеялись, что зараза еще не проникла в организм, и микробы способны умирать.
Анальгетиков лекари не жалели. Архипов истыкал Андрюхе всю кожу, вводя дексальгин. Потом он подумал и добавил дозу кетонала, зловеще приговаривая, что хуже не будет, потому как уже некуда. Несколько минут Архипов работал иглой, а Левин, уставший выть, обреченно терпел. Потом мучители наложили парню тугую перевязку и скормили две таблетки ципролета.
– А это зачем, изверги? – простонал Левин.
– Антибиотик, – объяснил Архипов. – С данной минуты твоя основная еда.
– Лучше бы водки дали.
– Ага, уже бегу наливать.
На другом конце подвала царило замешательство. Единственное, что удалось силовикам – это стащить с больного часть верхней одежды. Лазарь пришел в себя, смотрел на товарищей с суеверным ужасом, как будто они собрались омывать его перед погребением. Рана в плече превратилась в гнойный нарыв, окруженный фиолетовыми кругами.
Ополченцы подошли поближе. Им приходилось держаться настороже. Автоматы висели у них за спинами, верхние пуговицы расстегнуты, пистолет во внутреннем кармане у командира. Но меньше всего в эту минуту силовиков заботила перемена ролей. Украинцы в нерешительности переминались, смотрели на ополченцев исподлобья, с какой-то неясной надеждой.
– Подвиньтесь, мужики, – пробормотал Архипов.
– И под окно встаньте, – добавил Стригун. – Чтобы мы вас видели.
– Капитан, прекращай! – Поперечный поморщился.
Ополченцы склонились над раненым. Завидев чужие лица, тот окончательно впал в стресс. Но кроха самообладания у парня оставалась. Он глубоко вздохнул, сделал стоическую попытку успокоиться.
– Это мы, Лазарь, – сообщил Архипов. – Твой ночной кошмар. Ничего, детка, это еще не самое страшное. Вот вернешься домой, а там у тебя и начнется донбасский синдром. Пойми правильно, это не сериал.
– Ты молодец, умеешь успокаивать, – похвалил Алексей.
– А чего их жалеть, – резонно отозвался Архипов. – Я слышал, что в натуре есть такой синдром. Вроде афганского, только посильнее. Парни возвращаются домой, а после запивают, колются, сходят с ума, руки на себя накладывают. Чего завис, командир? – Он неодобрительно покосился на Алексея, взгляд которого прилип к ране.
Стригун проглотил сгусток тошноты и резонно спросил:
– Думаешь, он даст себя прооперировать? Впору врезать молотком по башке.
– Мужики, привяжите ему руки к кровати, – бросил Архипов силовикам и снова склонился над Лазарем. – Парень, водку будешь?
– Нет… – прохрипел рядовой.
– А горилку?
– Давай.
– Командир, тащи выпивку.
Старшие товарищи уже привязали запястья парня к дужкам кровати. «Хлебный дар» вливался в распахнутую глотку как топливо в бензобак. Лазарь пару раз судорожно дернулся, а потом начал энергично ворочать кадыком.
– Хватит. – Архипов оторвал от горла бутылку, хлебнул сам и сделал вид, что не заметил осуждающего взгляда командира. – Грамм триста извели на этого паршивца. Надо подождать, пока лекарство подействует. Пошли, командир, руки мыть.
Когда они вернулись, Лазарь лежал неподвижно, с закрытыми глазами.
– Подействовало, – сказал Алексей.
– Да, это хорошее лекарство, быстро действует, – согласился Архипов. – Эй, Смирнов, чего прирос к своей стене? Садись пациенту на ноги, держи его крепче.
Операция прошла успешно, но крови выпила немало – и в прямом, и в переносном смысле. Все это очень напоминало стрижку кота. Сперва уколы новокаина вокруг раны, чтобы обезболить оперируемую зону. Потом Архипов смазывал кожу бедолаги горилкой, а все присутствующие жадно работали ноздрями. Полфлакона зеленки – хорошо, тоже не повредит. Пациент, конечно, не молчал и не лежал неподвижно. Он использовал всю мощь своих голосовых связок и минимальное пространство для маневров.
Но это не мешало Архипову работать. Он скальпелем рассек кожу, что-то буркнул про отсутствие хирургических перчаток, расширил разрез.
– Сестра, пинцет! – прохрипел он. – Да лежи ты, поганец!
– Огурец не надо? – спросил Алексей, протягивая инструмент.
– Огурец не надо. После первой, сам понимаешь. Да лежи, кому сказано! Смирнов, держи его!
Что-то звякнуло и покатилось по полу. Это была та самая пуля. У Лазаря больше не было сил орать. Он беззвучно открывал рот, обливался потом. Архипов схватился за заранее приготовленную иглу с нитью, начал делать грубые стежки, стягивая края разреза. Кровотечение почти остановилось. Самозваный хирург испустил облегченный вздох.
– Леха, быстро – хлоргексидин, зеленку, губку!
Получилось коряво, но вроде бы неплохо. Архипов заливал рану белой тягучей жидкостью, пристраивал горкой губку, стерильные салфетки, рычал, что ему срочно нужен бинт, накладывал тугую повязку.
– Леха, заполняй шприц кеторолом. Нужно ввести обезболивающее. Смирнов, переворачивай клиента, стаскивай с него портки!
Через несколько минут все четверо сгрудились вокруг кровати и пристально разглядывали раненого. Лазарь приходил в себя, дергал ресницами словно красна девица. Проблески сознания возникали и тут же гасли. Иногда он открывал глаза, наполненные мутью, с трудом ими ворочал.
– А он точно должен прийти в себя? – неуверенно спросил Поперечный.
– После трехсот граммов водки? – Архипов озадаченно почесал макушку.
У него был такой вид, словно пулю вытаскивали не из кого-нибудь, а из него, причем из головы.
– Даже не знаю. Разве что сообщить ему приятную новость. Ты скажи ему, майор, когда Украина станет членом Евросоюза, и он сразу очнется.
– А когда она станет? – осведомился Смирнов.
– После Турции.
– А Турция когда?
– Никогда.
Майор прыснул, но быстро осознал свою глупую ошибку, сделался серьезным, насупился.
Лазарь с огромным усилием разлепил глаза, уставился на силуэты людей, окружавших его, и пролепетал, спотыкаясь:
– Хлопцы, а еще горилка есть?
Незаметно наступил вечер. Андрюха Левин очнулся и, не вставая с кровати, начал ворчать. Мол, что за дикое время года: утром ночь, вечером она же самая. Никаких свечек не напасешься! Архипов кашеварил. На печке стояла прокопченная кастрюля, он с сомнением на лице периодически подсыпал в нее крупу.
