С той ночи больше никто Хабу не видел. Вполне вероятно, что он подался прочь из города и осел в лесной глуши, промышляя охотой на животных и случайных путников, где с годами окончательно озверел. А может быть, кто-то, таивший на него злобу, подстерег Хабу, лишенного теперь защиты Братства, и свел с ним давние счеты. А может, задремал хмельной старик под кустом, да обглодали его, бесчувственного, зубаны. Или, попросту хватив с горя лишка, свалился Хаба в сточную канаву и подох сам, без чьей-либо помощи. Никто не знал, как закончил свою жизнь Хаба, потому что никто и не думал искать его.
— Так что там этот старый пес про тряпки тявкал? — задумчиво выговорил Карфа, опустошив половину кувшина после ухода старика. — Мол, рукоять ими зря не заматывают?..
Грис выпучил глаза и замотал головой.
— Вот и я не понял, — хмыкнул Карфа, — совсем этот болван из ума выжил, сам не понимает, что несет. Главное — вот что. Чтоб не подумали уважаемые собратья, что этот верзила и нас сумел напугать — разберемся с ним по полной.
В молчании прошло еще несколько минут, в течение которых Грис от нечего делать сожрал целую миску сухарей, оставленных Хабой. А Карфа все сидел, потирая лоб, будто какая-то мысль не давала ему покоя.
— А если что пойдет не так, любезный друг, — медленно произнес он, — мы всегда сможем Гадхарда разбудить.
Видимо, Карфа сказал что-то совершенно неожиданное для Гриса, потому что тот вместо последнего сухаря прикусил глиняную миску.
— Надеюсь, мой любезный друг, до этого не дойдет, — вздохнул Карфа. — Хотя… кто знает… Этот пень Хаба, может, и сумасшедший, но чутье у него, прямо как у зверя дикого… В любом случае — у верзилы нет шансов. И еще… надо будет послать весточку страже, чтоб не торопилась, ежели какой шум услышит. Никто не должен помешать нам веселиться.
Карфа вдруг усмехнулся.
— Что нам король! — сказал он. — А, любезный друг? Что нам эти замшелые понятия о воровской чести? Новые времена — новые правила. Да если мы захотим, мы хоть завтра можем при дворе щеголять, а его величество даже не будет знать, кем мы были еще вчера… Так-то! Главное — нужных людей знать! Эх, любезный друг, я так рад, что судьба свела нас с Немым…
У Гриса вдруг вытянулась физиономия.
— Понял, понял… — закивал Карфа. — Ни слова никому о Немом… Конечно…
* * *
Оттар покрутил в руке кувшин — на дне кувшина гулко плеснуло. Оттар усмехнулся и швырнул кувшин через плечо, нимало не заботясь о том, куда именно он полетит и не приземлится ли на чьей-нибудь макушке.
Великий Громобой! Подумать только, еще два месяца назад он с радостью пробежал бы сотню-другую горных лиг за одну-единственную кружку теплого, прокисшего, мутного — какого угодно, лишь бы самого настоящего пива! Это сейчас, когда он легко может позволить себе глотать пиво хоть целыми бочонками, грех было б опускаться до вспененных и нагревшихся подонков, если в любую минуту ему проще простого заполучить вкусный, крепкий и в меру охлажденный хмельной напиток.
Вот Рыжая Магда со стуком поставила перед ним очередной запотевший кувшин. Поставила и уютно шлепнулась Оттару на колени, тем самым решительно положив конец попыткам Колченогой Зары и Нады Кривой занять эту позицию. Зара и Нада, с двух сторон украдкой двигавшиеся по скамье поближе к Оттару, уставились на Магду ненавидящими взглядами и зашипели, как кошки.
Да что Зара и Нада! Одна хромая, при ходьбе переваливается с ноги на ногу, будто больная утка, а вторая с громадным молочного цвета бельмом на правом глазу… Вот Магда — совсем другое дело. Эх, Магда! Задница — как два пышных каравая, только что вынутых из печи, груди — упруго покачивающиеся при каждом движении мехи, налитые молодым вином, и при всем при этом великолепии — неожиданно тонкий змеиный стан… А ямочки на раскрасневшихся щеках! На щеках, которые нельзя не ущипнуть, как нельзя не куснуть неожиданно открывшееся в прогале листвы румяное яблочко. А ноги! Белые-белые — чуть шлепнешь, и на коже вспыхивают дразнящие пунцовые пятнышки. А руки!.. Но, пожалуй, больше всего Оттара волновала грудь рыжеволосой. Так и тянет опустить разгоряченное лицо в глубокий вырез, словно в пьянящую морскую волну…
Оттару только недавно исполнилось девятнадцать. И жизнь его складывалась так, что до прошлого месяца отведывать женской ласки ему не приходилось. Когда он прибыл в Дарбион, ему были не совсем понятны жгучие взгляды, которыми щедро осыпали его особы противоположного пола: от сопливых девчонок с цыпками на босых ногах до почтенных матрон, которым в пору на загривке закручивать палочкой дряблую кожу, чтоб она не болталась складками от щек и шеи до самой груди. Но это только поначалу. В первую же ночь, которую он провел в специально отведенных для него покоях дворца его величества Ганелона, подчинясь внезапно охватившему его невыразимому удушливо-горячечному чувству, он сгреб в охапку служанку, наклонившуюся, чтобы взбить ему постель… Сгреб-то сгреб, а что делать дальше — понятия не имел. Впрочем, служанка… как, бишь, ее звали?.. даже не растерявшись, мигом разъяснила все затруднения. С той самой ночи будто какой-то маленький демон поселился в светловолосой голове юного Оттара. О чем бы он ни думал, всякий раз мысли его сворачивали в ту укромную темь, где жаркими кольцами сплетаются мягкие тела, где пыхтят невиданные никогда ранее перины и прыскают в стороны сладкие нутряные стоны…
В помещении «Тошниловки» окон не было. И дверь, впуская и выпуская посетителей, отворялась все реже и реже — но одного мимолетного взгляда на посиневшую уже запорожную темноту Оттару вполне хватило, чтобы определить — до полного рассвета осталось совсем немного. Пора уже было покидать кабак. Оттар урвал бы еще пару минуток, чтобы подняться с Магдой наверх (что он проделывал уже дважды), но по взглядам окружающих (Братья напрасно думали, что юный северянин не замечает, как за ним пристально наблюдают) давно уже понял, что просто так ему уйти не дадут.
«Идиоты с пингвиньими мозгами! — тиснув напоследок Магду за пышный зад, подумал Оттар. — По их глазам и поведению можно читать мысли так же легко, как следы на свежем утреннем снегу!»
Если раньше он чувствовал только ненависть и густо смешанную с опаской угрозу, то теперь расслабленной уверенностью разило от воров так же явственно, как от него самого — крепким пивом. Надо думать, что за порогом «Серебряного льва» Оттара ждет сюрприз.
Оттар допил пиво; отправив кувшин в последнее путешествие до ближайшей стены, довольно отрыгнул и поднялся, предварительно переместив рыжую кабацкую прелестницу со своих колен на скамью. Магда, Зара и Нада всполошились. За то короткое время, которое понадобилось парню, чтобы швырнуть еще одну серебряную монету лохматому служке, уже спешившему к нему поправить наспинную перевязь, одернуть нательную рубаху под тяжелой кожаной курткой и пятерней расчесать жидкую бороденку, он успел выслушать три полноценных признания в вечной любви, плавно переходящих в предложения руки и сердца с подробным перечислением всех видов имущества не только признающихся, но и их родственников.
