— Ну да, ты же был его секундантом…
— Я и теперь его секундант. Ничего не изменилось, Венецкий. Главное было — обозначить истинного противника…
— Как ты думаешь, он доживет до приезда Граве? — помолчав, тихо спросил Венецкий.
— Не знаю. Кровь Из поврежденных жил скапливается внутри, мне про это наши полковые эскулапы объясняли. Солдат бледнеет и умирает, а кровавой лужи нет…
— Он, значит, обречен?
— Черт его разберет! — выкрикнул Андрей. — Ты бы предпочел, чтобы он сбежал?
Раздался топот быстрых ног — примчалась Дуняшка.
— Барыня спрашивает — может, кого вместе с Тимофеем послать? Мало ли что?
— Вот еще укор твоей совести — беглая девка, — сказал Андрей. — Дуняша, не бойся, не выдадим. Если за ней придут — я буду ее защищать, а ты, граф? Скажи барыне, Дуняша, пусть бы с Тимошкой ваш Лука поехал, он малый толковый. Да поскорее!
— Дуняшку я выкуплю, — глядя в пол, ответил Венецкий. — За любые деньги.
— За любые деньги тебе бы хорошо нанять картежного академика, чтобы обыграл старого дурака вчистую, — имея в виду Беклешова-старшего, заметил Андрей. — И выиграл у него все имущество, включая жену. И векселей бы у него набрал. Иначе этот тесть наделает тебе бед. А так — поселишь в скромной комнатке подальше от себя и каждый день будешь присылать ему обед. Иначе с ним не справиться.
— Ох, еще и это…
— И мне нужен рисовальщик. Вот, — Андрей достал из просторного кармана альбомный лист. — Что тут?
— Девица, причесанная, как моя тетка Коновницына. Она все никак от старой моды не отстанет.
— Так есть рисовальщик?
— Есть. Его для меня нанимали, учил рисовать гипсовый нос какого-то Аполлона и завитушки Зевесовой бороды. Да я не особо старался — хотел, чтобы матушка поскорее от меня с этими затеями отвязалась. Учил-то он худо, а сам рисовал отменно, хвалился, что из первого выпуска Академии художеств, когда ее еще граф Шувалов у себя на Садовой держал. Теперь-то она оттуда на Васильевский съехала.
— Так ее достроили наконец? — удивился Андрей, давно не бывавший в столице.
— В прошлом году. Так, вообрази, сейчас к парадному входу только по небу на крылышках долететь можно. Вот поставили ее на Кадетской набережной, красиво поставили, домина здоровенный, целый дворец, а земля в Питере — сам знаешь, мало чем получше болота. И тут спохватились, и стали впопыхах набережную деревянными стенками укреплять. Все раскопали… Так я к чему это? К тому, что он там воспитанников учит гипсовые носы рисовать. Ты хочешь, чтобы он скопировал сей портрет? — Венецкий говорил быстрее, чем бы следовало. Он старался сам себя отвлечь от мыслей о смертельно раненном Дедке.
Андрей знал эту поспешность — так обыкновенно оправдываются, делая честнейшие в мире глаза.
— Не просто скопировал. Это лицо надобно превратить в мужское — вместо дамской прически нарисовать такую, как у петиметра, фрак полосатый, жабо торчком, ну, он догадается…
— Чей это портрет?
— Если домыслы мои верны — той особы, что, переодеваясь мужчиной, сводит с ума молоденьких дурочек и получает от них опасные письма.
— С моей супругой встречалась женщина?! Ее пыталась пленить женщина?! — с вполне понятным восторгом воскликнул Венецкий. — Соломин, ты плохо знаешь свет! Ты и представления не имеешь о тонкостях разврата!
— Куда уж мне, — иронически заметил Андрей. — Но ведь, насколько я понял, Маша досталась тебе невинной.
— Опять говорю тебе — ты от разврата далек. А вот мне доводилось… — тут Венецкий замолчал, и Андрею оставалось лишь догадываться, в какое приключение заманили юного графа. — Я сейчас же напишу письмо моему любезному Ивану Сергеевичу… — с тем Венецкий поспешил прочь, унося портрет.
Андрей понял — так звали художника. И то, что граф норовил сбежать подальше от двери, за которой умирал Дедка, Андрей тоже понял.
Оставалось только ждать Граве, моля Бога, чтобы мнимый немец оказался дома и не имел в тот час хворого посетителя.
* * *
Спросив себя, был ли другой способ помешать Дедке уйти, Андрей попытался быть честен с самим собой. Расположения окон в гостиной нижнего жилья, куда привели «клевого маза», он не знал. Может статься, то злополучное окно глядело на задний двор, где кто-то из охотников складывал в поленницу дрова или тащил от колодца бочку воды на салазках. Крикнуть погромче — задержали бы, кинулись в погоню, а Дедка — в одной рубахе, хотя и в штанах, и в теплых сапогах. Поймали бы!.. А если бы он вскочил на запятки проезжавшей карете, если бы сообразил, где спрятаться?
Рука сама, не спросясь рассудка, схватилась за нож. Почему нож оказался взят с собой? А потому, что Андрей был готов метнуть его — с чего-то же следовало начать расправу с вымогателями. Но он ни за что бы не показал своего смущения ни перед Венецким, ни перед Машей, Граве, Валером… Андрей знал — за ним идут и его слушают, пока он непоколебим. Малейшее сомнение — и он потеряет половину доверия. Второй раз усомнится — и вовсе без доверия останется.
Кажется, вести мушкетеров на приступ, размахивая шпажонкой, все же было легче. На миру и смерть красна. Точно так же слева и справа вели своих солдат все офицеры. А тут — изволь все решать в одиночку. И, раз уж ты такой непоколебимый, отчего торчишь за дверью, как будто вдруг тебя, словно монастырку, охватила боязнь покойников? Однако все же не по себе. Однако — к черту себя!
Андрей нашарил дверную ручку и вошел в комнату.
Еремей сидел на стуле рядом с Дедкой.
— Ну что, сударик мой, сдается, избавил ты столицу от грешника, — сказал дядька.
— Он умер?
— Жив. Надолго ли — не знаю. Я ему говорю — молись и дай обет, коли уцелеешь — раздать имущество и в отдаленной обители спасаться. Из таких беспросветных грешников-то и выходят настоящие молитвенники. Потому — им есть что замаливать…
— Ты бы ему присоветовал всю правду открыть — кто его нанимал и как ту сволочь найти.
— Жив будет — откроет, — уверенно ответил Еремей.
Дедке удалось дотерпеть до приезда Граве.
— Ну что я тут могу сделать? — по-русски спросил доктор после осмотра. — Тут военный лекарь нужен. А где его взять?
— У преображенцев, у семеновцев… — стал перечислять Венецкий.
— Нет, нужен настоящий, который на войне бывал… Знаю! Это Гринман! Он еще чуть ли не с Минихом ходил турку воевать. Сейчас на покое, старенький уже. Я с ним на консилиуме познакомился, его чуть ли не в креслах приносили. Там был диковинный случай, доктора над постелью больного чуть не передрались. А Гринман… он небогат… — это был намек.
— Доктор, ты можешь его привезти? — спросил Андрей. — Или этого молодчика к нему доставить?..
— Я заплачу! — перебил Венецкий. — Я все оплачу!
