Финни повернулся и уставился на Гамаша тревожным взглядом. Взгляд был таким не только из-за его отталкивающего лица и странных глаз, но и потому, что люди редко смотрят так открыто и так долго в чужие лица. Гамаш выдержал взгляд, и наконец губы Финни раскрылись, показался частокол желтых зубов, на лице появилось какое-то подобие улыбки.
– Нет, merci, я, пожалуй, останусь здесь. – Он направился к концу пристани. – Семь сумасшедших Морроу в лодке. Что тут может случиться?
Гамаш снял свою широкополую шляпу и в полной мере ощутил, насколько горячи лучи солнца. На его памяти не было дня жарче. Жара была удушающая. Ни ветерка, ни дуновения, одно лишь безжалостное солнце, лучи которого усиливались, отражаясь от вод озера. От пота его свежая рубашка прилипла к телу. Он предложил свою шляпу старику.
Берт Финни очень медленно повернулся, словно боясь упасть в воду. Потом старческая рука, похожая на окоренную ветку, протянулась к Гамашу и взяла веселую цветастую широкополую шляпу.
– Но это ваша шляпа. Она вам самому нужна.
– Я предпочитаю думать о ней как о шлеме, – сказал Гамаш, отпуская шляпу. – И вам он нужен больше.
Финни хмыкнул и принял шляпу, погладил ее пальцами.
– Солнечный шлем. Интересно, кто же враг?
– Солнце.
– Пожалуй, – с сомнением сказал Финни.
Кивнув Гамашу, он надел шляпу на свою голову-спутник и повернулся лицом к озеру.
Час спустя к ним в саду присоединился Питер с красным от загара лицом. Клара с удовлетворением отметила это. Она решила делать вид, будто ничего не случилось, – не показывать своих чувств.
Гамаш предложил Питеру банку холодного пива, со стенок которой соскальзывал ледок. Питер прижал ее к своему покрасневшему лицу, прокатал по груди.
– Хорошо провел время? – спросила Клара. – Поболтал с членами семьи?
– Было неплохо, – сказал Питер, отхлебывая пиво. – Мы даже не утонули.
– Ты так думаешь? – сказала Клара и демонстративно затопала прочь.
Питер посмотрел на Гамашей и побежал за Кларой, но, приблизившись к «Усадьбе», он заметил громадное полотняное покрывало, которое словно парило в воздухе.
Привезли статую. Привезли его отца. Питер остановился и вперился взглядом в прибывший груз.
– Да черт побери, ты ни на секунду не можешь расстаться со своей семейкой! Даже если бежишь за мной – и то останавливаешься! – закричала Клара с другой стороны «Усадьбы».
Ей было уже все равно: пусть себе все подозрения Морроу оправдываются. Пусть она непостоянная, эмоциональная истеричка. Сумасшедшая. Но они ничуть не лучше.
Семь сумасшедших Морроу.
– Боже мой, Клара, извини. Что я могу сказать? – выпалил Питер, догнав жену.
Клара хранила молчание.
– Я сегодня ни на что не гожусь. Что мне сделать, чтобы улучшить ситуацию?
– Ты что, шутишь? Я ведь не твоя мамочка. Тебе пятьдесят, а ты спрашиваешь, как тебе исправить все? Ты тут нагадил, ты и вытирай.
– Извини. В моей семье все психи. Наверно, нужно было сказать тебе об этом раньше.
Он одарил ее мальчишеской улыбкой, от которой ее сердце растаяло бы, если бы уже не успело превратиться в мрамор. Наступило молчание.
– И всё? – спросила Клара. – И все извинения?
– Я не знаю, что должен сделать, – сказал Питер. – Хотелось бы мне знать.
Он стоял потерянный. Как и всегда, когда она злилась.
– Мне очень жаль, – повторил он. – В лодке не было места.
– А когда оно будет?
– Я тебя не понимаю.
– Ты мог бы остаться со мной.
Он уставился на нее, словно она сказала ему, что он может раскинуть крылья и полететь. Она это видела. Это было все равно что требовать от Питера невозможного. Но она еще верила, что Питер Морроу может летать.
Глава восьмая
Церемония открытия памятника длилась недолго и прошла достойно. Морроу сидели полукругом перед задрапированной статуей. День клонился к вечеру, и деревья отбрасывали длинные тени. Сандра отмахнулась от пчелы в сторону Джулии, которая перенаправила ее к Мариане.
Гамаш и Рейн-Мари сидели под огромным дубом рядом с домом, наблюдая за церемонией с уважительной дистанции. Морроу протирали сухие глаза и влажные лбы.
Клементин Дюбуа, стоявшая рядом со статуей, протянула Айрин Финни веревку и показала, как нужно дернуть.
Гамаши подались вперед, а Морроу едва заметно подались назад. Последовала пауза. Гамаш подумал, что миссис Финни, кажется, медлит сдергивать холстину со статуи. Не решается обнажать и освобождать своего первого мужа.
Пожилая женщина потянула веревку. Потом еще раз. Чарльз Морроу словно цеплялся за холстину. Не желал представать перед людьми.
Наконец, после резкого рывка, холстина упала.
И перед ними предстал Чарльз Морроу.
* * *
Во время обеда статуя была единственным предметом разговоров в кухне. Шеф-повар Вероника пыталась успокоить взволнованный персонал, заставить их сосредоточиться на заказах, но это было трудно. Улучив спокойное мгновение, когда она помешивала подливку для баранины, а Пьер стоял рядом, руководя подготовкой десерта, она спросила у него низким, бархатным голосом:
– Ну и как она выглядит?
– Не так, как можно было ожидать. Ты что, не видела?
– Не было времени. Думала, выдастся минутка позднее – пойду взгляну. Что, так ужасно? Детишки вроде были напуганы.
Она посмотрела на молодых официантов и кухонных работников, сбившихся в тесные группки: кто-то возбужденно говорил, другие стояли с широко открытыми глазами, словно слушали страшилки у костра. Глядя на них, Пьер подумал: вот ведь пугают друг друга до одурения.
– Bon, хватит! – Он хлопнул в ладоши. – За работу!
Но он постарался произнести это одобрительно, а не жестко.
– Клянусь, что она двигалась, – раздался знакомый голос из одной из групп.
Пьер повернулся и увидел Элиота в окружении других работников. Они захихикали.
– Нет-нет, я серьезно.
– Элиот, хватит, – сказал Пьер. – Статуи не двигаются, и ты это знаешь.
– Конечно, вы правы, – сказал Элиот.
Но его тон был лукавым и снисходительным, словно он услышал от метрдотеля что-то глуповатое.
– Пьер, – прошептала Вероника у него за спиной.
Он выдавил улыбку на лице.
– Ты что, опять салфетку выкурил, молодой человек?
Остальные – и даже Элиот – рассмеялись. Скоро эскадрон официантов вышел через распашную дверь – понесли гостям еду, соусы, хлеб и вино.
