Гамаш стрельнул в Бовуара предостерегающим взглядом.
– Конечно, птица его немного оживляет.
Птица?
Гамаш и Бовуар переглянулись.
– Какая птица, месье? – спросил Гамаш.
– Та, что у него на плече.
На плече?
Крановщик увидел их недоумение.
– Да, вот здесь.
Он направился к статуе, гулко стуча грязными ботинками по бетонному полу. Остановился перед Чарльзом Морроу и показал пальцем.
– Я ничего не вижу, – сказал Бовуар Гамашу, который тоже отрицательно покачал головой.
– Нужно подойти ближе, чтобы ее заметить, – сказал крановщик, оглядывая гараж.
Он увидел приставную лестницу, принес ее, и Бовуар поднялся на несколько ступенек.
– Он прав. Тут высечена птица, – сказал Бовуар с лестницы.
Гамаш беззвучно вздохнул. Он-то надеялся, что у крановщика случилась галлюцинация. Однако нет. Птица должна была быть, и, уж конечно, она никак не могла усесться на ногу Морроу – обязательно на плечо. Бовуар спустился, и Гамаш посмотрел на лестницу, зная, что должен подняться и увидеть птицу своими глазами.
– Вам подать руку? – ухмыльнулся Бовуар с легкостью человека, который еще не открыл в себе свои фобии.
– Non, merci.
Гамаш попытался улыбнуться, но знал, что вид у него, вероятно, безумный: глаза горят, руки чуть трясутся, губы все еще пытаются изобразить улыбку. Он шагнул к лестнице. Две, три, четыре ступеньки. Не очень высоко, но ему и этого было достаточно. «Может, я, как и Бин, боюсь оторваться от земли», – с удивлением подумал он.
Наконец он оказался лицом к лицу с Чарльзом Морроу и посмотрел в его грустные глаза. Потом он опустил взгляд: на левом плече статуи сидела крохотная птичка. Но было в ней что-то странное. Каждый нерв в теле Гамаша умолял его спуститься. Он почувствовал, как накатывают на него волны тревоги, и подумал: вот сейчас он разожмет пальцы и рухнет с лестницы. Упадет на Бовуара. Сомнет его, как Морроу смял Джулию.
– У вас там все в порядке? – спросил Бовуар, начав тревожиться.
Гамаш заставил себя сосредоточиться на птичке. И тут он увидел.
Больше не пытаясь выглядеть сдержанным, понесся вниз по лестнице, спрыгнул с третьей ступени и совсем не изящно приземлился на ногу крановщику.
– Вы знаете, что это за птица? – спросил Гамаш.
– Конечно не знаю. Птица и птица. Знаю только, что это не сойка.
– А это имеет значение? – спросил Бовуар, которому было известно, что шеф никогда не задает пустых вопросов.
– У нее нет ног.
– Может, скульптор забыл, – предположил крановщик.
– А может, это что-то вроде подписи автора, – сказал Бовуар. – Ну, как некоторые скульпторы никогда не делают глаз.
– Типа сиротки Анни,
[60]
– сказал крановщик. – Может, этот скульптор никогда не делает ног.
Все трое опустили глаза. У Чарльза Морроу ноги были.
Они поставили лестницу на место и направились к двери.
– И что, по-вашему, делает там эта птичка? – спросил крановщик.
– Не знаю, – ответил Гамаш. – Нужно спросить у скульптора.
– Удачи вам, – сказал крановщик, скорчив гримасу.
– И что это должно означать? – спросил Бовуар.
Крановщик ответил ему смущенным взглядом. Интересно, что могло вызвать смущение у человека, который признался в своей любви к эльфам и феям?
Крановщик остановился и посмотрел на двоих полицейских. Тот, что моложе, глазел на него сыщицким взглядом. Того и гляди прыгнет. Но старший, который с седеющими усами, лысеющей головой и добрыми, умными глазами, был само спокойствие. Он слушал. Крановщик повел плечами и заговорил непосредственно с Гамашем:
– Мадам Дюбуа дала мне вчера утром адрес, где забрать статую. Это по дороге к озеру Сен-Фелисьен. Я приехал туда заранее. Такой уж у меня характер. Зашел в кофейню…
«Опять двадцать пять», – подумал Бовуар, переступая с ноги на ногу.
Крановщик помолчал, а потом пустился с места в карьер:
– Наконец я отправился в студию, чтобы забрать ее, то есть статую. Мадам Дюбуа сказала, что это студия скульптора, но это была никакая не студия.
Он снова замолчал.
– Продолжайте, – тихо сказал Гамаш.
– Это было кладбище.
Глава шестнадцатая
Вероника Ланглуа готовила соусы к обеду. Время приближалось к пяти, и они уже опаздывали. Но если эта девица – агент Квебекской полиции – продолжит задавать свои вопросы, то они опоздают еще больше.
Агент Изабель Лакост сидела за очищенным сосновым столом на теплой кухне и не собиралась уходить. В кухне витали замечательные ароматы, но более всего здесь пахло спокойствием. Странно, что такое ощущение возникало здесь, где кипела работа. Повара в крахмальных белых передниках шинковали травы, чистили ранние овощи с огорода или завезенные фермером, месье Паже. Они кипятили, месили, фаршировали и размешивали. Ну просто как в книге доктора Сьюза.
[61]
А агент Лакост была занята своим делом. Она расследовала.
К настоящему моменту она опросила весь персонал, на попечении которого был земельный участок, и теперь эти люди работали на бескрайних газонах, пропалывали цветочные клумбы. Людей здесь было полным-полно. Все молодые, желающие заработать.
Пьер Патенод, с которым она теперь разговаривала, только что сказал, что персонал обновляется чуть ли не каждый год, так что им приходится каждый год обучать новеньких.
– Вам не удается сохранить персонал? – спросила Лакост.
– Mais, non, – возразила мадам Дюбуа. Агент Лакост уже опросила ее и отпустила, но пожилая женщина осталась сидеть, словно яблоко, оставленное на стуле. – Большинство ребят возвращаются в школы. И потом, мы сами хотим набирать новых людей.
– Почему? Ведь для вас это дополнительная работа.
– Да, – согласился метрдотель.
– Ну-ка, попробуй.
Вероника сунула ему под нос деревянную ложку, и он вытянул губы, словно для поцелуя, – чуть-чуть притронулся к ложке губами. Лакост поняла: он сделал это автоматически, как делал бессчетное количество раз прежде.
– Идеально, – сказал он.
– Voyons,
[62]
ты всегда так говоришь, – рассмеялась Вероника.
