У Бовуара была и своя нужда. В течение первых полутора часов он целиком сосредоточился на одном подозреваемом. Бовуар знал, кто это сделал: Пьер Патенод. Образцы его почерка тут были повсюду. Записи в меню, расписания ротации персонала, бланки успеваемости обучаемых, даже тесты французского, которые он устраивал для ребят, пытаясь научить их правильному произношению. Пожалуй, единственное, чего здесь не написал метрдотель, так это послания, найденные в камине у Джулии Мартин.
Но, проведя еще час в поисках и сравнениях, разглядывании всевозможных документов через старомодную лупу, взятую с выставочного стенда бабочек, Бовуар нашел ответ. Он теперь точно знал, кто автор записок, обращенных к Джулии.
* * *
Берт Финни задернул занавески, чтобы не ослепляло солнце, и уставился на жену, которая раздевалась, чтобы прилечь. Ни одной минуты ни одного дня не проходило, чтобы он не удивлялся своему везению. Он был богат так, как ему не снилось в самых его корыстолюбивых снах.
Он был терпелив, причем научился этому много лет назад. И это принесло свои плоды. Он был даже готов прислуживать ей, поскольку это служило его целям. Поднимая ее одежду с пола, куда она ее бросила, он старался не обращать внимания на тихие мучительные стоны, что издавала эта крохотная женщина с обостренной чувствительностью. Но прежде всего она чувствовала, что не должна показывать свою боль. Разногласия у них были только в одном, да и то поспорили они всего раз: он пытался убедить ее объяснить все это детям. Она отказалась.
И теперь Айрин Финни стояла голая в середине погруженной в сумерки комнаты, и по ее щекам текли слезы. Он знал, что скоро они прекратятся. Но в последнее время ее рыдания продолжались дольше.
– Что случилось? – спросил он и тут же понял, насколько нелеп его вопрос.
– Ничего.
– Скажи мне. – Он поднял ее комбинацию, бюстгальтер, трусы и заглянул ей в лицо.
– Запах.
Возможно, так оно и было, но он думал, что дело не только в этом.
Айрин Морроу стояла у раковины в «Охотничьей усадьбе», ее молодые розовые руки плескали теплую воду в Джулию. Крохотную Джулию, куда как мельче, чем Томас, которого она уже помыла, и теперь он, завернутый в громадное белое полотенце, сидел на руках у Чарльза. Настала очередь мыться его маленькой сестре. Их номер в «Усадьбе» не менялся с тех пор, как она сама приезжала сюда еще девочкой. Те же краны, те же резиновые пробки, то же плавучее мыло «Айвори».
Ее руки держали дочку в раковине, не давали удариться о кран, не давали упасть. Эти руки не позволяли даже самой малой мыльной капельке попасть дочке в доверчивые глаза.
Все было бы идеально, если бы не боль. Позднее ей поставили диагноз: невралгия, а тогда доктора говорили Чарльзу, что у нее проблемы по женской части. Он им поверил. И она поверила. После рождения Томаса. Но боль усилилась после рождения Джулии, любое прикосновение стало мучительным, хотя она ни разу не сказала об этом Чарльзу. От родителей-викторианцев она усвоила две вещи: во-первых, ты должна подчиняться мужу, а во-вторых, ты никогда не должна демонстрировать слабость, в особенности перед мужем.
И потому она мыла свою красавицу-дочку и плакала. А Чарльз ошибочно думал, что это слезы радости. И она не разубеждала его.
И вот не стало ни Чарльза, ни Джулии, и даже та обманная радость ушла – она уже больше не притворялась.
Осталась только боль, раковина, старые краны и запах мыла «Айвори».
* * *
– Bonjour, могу я поговорить с королевой чечетки?
– Oui, c’est la reine du clogging,
[82]
– пропел веселый голос в трубке.
Он доносился из далекого далека, хотя их разделял всего лишь горный хребет по другую сторону озера.
– А это помощник конюха? – спросила Рейн-Мари.
– Oui, mademoiselle. – Гамаш предчувствовал приближающийся приступ смеха. – Насколько я понимаю, ваш красавец-муж отсутствует – занят важнейшим государственным делом.
– Вообще-то, он сейчас лечится от алкоголизма. В очередной раз. Так что препятствий нет.
Ей это удавалось гораздо лучше, чем ему. Гамаш всегда начинал смеяться первым, так это случилось и на сей раз.
– Я скучаю. – Он даже не понизил голоса – ему было не важно, слышит его кто-нибудь или нет. – Приедешь сегодня на обед? Я смогу заехать за тобой через час.
Они договорились, но перед отъездом он встретился со своей командой. Им подали чай, и они сидели с чашками и блюдцами из тончайшего фарфора и маленькими тарелочками с пирожными. На столе перед ними лежали блокноты с записями и огуречные сэндвичи без корочки. Списки подозреваемых и эклеры. Свидетельские показания и птифуры.
– Позвольте, я буду мамочкой? – спросил Гамаш.
Бовуар слышал и более странные вещи из уст шефа, поэтому он просто кивнул. Изабель Лакост улыбнулась и сказала:
– S’il vous plait.
Он налил чая, они принялись есть, и Бовуар поглядывал, кто сколько взял, чтобы получить свою справедливую долю.
За едой они разговаривали.
– У меня есть кое-какая биографическая информация. Во-первых, Сандра Морроу, урожденная Кент. Богатая биография. Отец – банкир, мать участвовала в волонтерской деятельности. Родилась и выросла в Монреале. Оба родителя умерли. Деньги разделили между несколькими наследниками, а после уплаты налогов ей вообще достались какие-то крохи. Она консультант по менеджменту в фирме Бодмина Дэвиса в Торонто. Младший вице-президент.
Брови Гамаша взметнулись.
– Не так впечатляюще, как можно подумать, сэр. Почти все называются младшими вице-президентами, кроме старших. Она, похоже, уже давно достигла своего потолка. Муж – Томас Морроу. Учился в частной школе в Монреале, потом в Университете Макгилла. Еле-еле получил степень по гуманитарным наукам, хотя и был членом нескольких спортивных команд. Поступил работать в инвестиционную фирму в Торонто и до сих пор там работает.
– Настоящая история успеха, – сказал Бовуар.
– Вообще-то, нет, – возразила Лакост. – Но если судить по его рассказам, то можно так подумать.
– Да вся семья об этом говорит, – сказал Бовуар. – Они все говорят о Томасе как об успешном человеке. Не скрывает ли он чего-нибудь?
– Похоже, это не такой уж большой секрет. Его кабинет – стеклянная кабинка, он руководит бизнесом в несколько миллионов долларов, но, насколько я понимаю, в мире инвестиций это считается мелочью.
– Так он зарабатывает эти деньги?
– И близко не зарабатывает. Это деньги его клиентов. Судя по его последней налоговой декларации, в прошлом году он заработал семьдесят шесть тысяч долларов.
– И он живет в Торонто? – спросил Бовуар.
