Элиот Бирн, похоже, вышел за рамки, установленные мадам Дюбуа. Неужели Элиот завоевал одинокую и беззащитную Джулию Мартин? Что ему было нужно? Немолодую любовницу? Внимание? Может быть, он хотел окончательно и бесповоротно привести в ярость своего босса – метрдотеля Пьера?
А может, все, как и всегда, было проще? Может, он хотел денег? Устал обслуживать столики за гроши, а когда получил деньги от Джулии – убил ее?
У дверей библиотеки Гамаш остановился и посмотрел на лист чертежной бумаги с большими красными буквами наверху.
КОМУ ВЫГОДНО?
Но он начал спрашивать себя: а кому смерть Джулии была невыгодна?
Глава двадцать шестая
Рейн-Мари положила вилку и откинулась на спинку удобного стула. Пьер убрал тарелку, на которой оставались лишь маленькие крошки земляничного пирожного, и спросил, не нужно ли чего еще.
– Пожалуй, чашечку чая, – сказала она и, когда Пьер ушел, сжала руку мужа.
Редко ей случалось видеть его в самый разгар следствия. Когда Гамаш привез ее, она поздоровалась с инспектором Бовуаром и агентом Лакост – они оба ели и работали в библиотеке. Потом они перешли в столовую, сияющую крахмальными белыми скатертями, свежими букетами и сверкающим хрусталем и серебром.
Официант поставил перед Гамашем чашку эспрессо, а перед Рейн-Мари – чайник.
– Ты знала, что «Усадьба» делает собственный мед? – спросил Арман, заметив янтарное вещество в вазочке рядом с чайником.
– Правда? Это такая редкость.
Обычно Рейн-Мари не ела меда, но тут решила попробовать с элитным индийским чаем. Прежде чем размешать мед в чае, она обмакнула в него мизинец.
– C’est beau.
[83]
У него знакомый вкус. Попробуй-ка.
Он тоже окунул мизинец в мед.
Рейн-Мари прищурилась, пытаясь припомнить, что же ей напоминает этот вкус. Конечно, Гамаш знал, что она чувствует, но ему хотелось, чтобы она сама догадалась.
– Сдаешься? – спросил он.
Она кивнула, и Гамаш ей сказал.
– Жимолость? – Рейн-Мари улыбнулась. – Замечательно. Ты мне покажешь как-нибудь эту поляну.
– С удовольствием. Они даже мебель натирают пчелиным воском.
Гамаш, хотя и увлеченный разговором с женой, отметил, что за своим столом расселись Морроу. Питер и Клара со своего обычного места были сосланы в дальний угол и теперь сидели рядом с чадом Марианы.
– Привет, – сказала Рейн-Мари, когда они с Гамашем покидали столовую, собираясь прогуляться. – Как вы оба поживаете?
Вопрос этот можно было и не задавать. Питер осунулся и побледнел, одежда на нем была помята, волосы стояли торчком. Клара выглядела безукоризненно, вид невозмутимый, придраться не к чему. Рейн-Мари не знала, что ее встревожило больше.
– Ну, сами знаете, – пожала плечами Клара. – Как дела в Трех Соснах? – Голос ее зазвучал мечтательно, словно она спрашивала о каком-то мифическом королевстве. – Все готово ко Дню Канады?
– Да, праздновать будут уже завтра.
– Неужели? – поднял на нее взгляд Питер.
Они здесь потеряли чувство времени.
– Я завтра поеду туда, – сказал Гамаш. – Хотите присоединиться? Будете моими поднадзорными.
Ему показалось, что Питер вот-вот зальется слезами, такое выражение благодарности и облегчения появилось на его лице.
– Верно, это же ваш юбилей, – вспомнила Клара. – И насколько мне известно, на соревнованиях по чечетке перед всеми предстанет крупнейший новый талант.
Гамаш повернулся к жене:
– Значит, Габри не шутил?
– К сожалению, нет.
Они договорились о завтрашней поездке, и Гамаши направились в сад.
– Постой, Арман. – Рейн-Мари прикоснулась пальцами к его руке. – А мы не могли бы заглянуть в кухню и поблагодарить шеф-повара? Очень хочу с ней познакомиться. Она не будет возражать?
Гамаш задумался.
– Пожалуй, нужно спросить Пьера. Не думаю, что он будет против, но кто знает. Не хотелось бы мне потом плясать, как уж на сковороде.
– И тут тоже танцы. Кстати, чечетке меня обучает Рут, – добавила она.
Гамаш попытался перехватить взгляд Пьера, но тот был занят – что-то объяснял Морроу или приносил извинения.
– Ладно, давай заглянем без спроса. – Он взял жену за руку, и они толкнули распашную дверь.
Кухня вся пребывала в хаотическом движении. Впрочем, через несколько секунд Гамаш, который вместе с Рейн-Мари прижался к стене, чтобы пропустить официантов, несущихся мимо с подносами, уставленными бокалами и тарелками, начал улавливать порядок в этом кажущемся хаотическим танце. Нет, это был не хаос, скорее река в половодье. В этом потоке чувствовалась какая-то исступленность, но в то же время и естественность.
– Это она? – спросила Рейн-Мари, кивком указывая в дальний угол кухни. Показать рукой она не решилась.
– Она самая.
На Веронике были поварской колпак и фартук, а в руках она держала огромный нож. Она повернулась в их сторону и увидела. Замерла.
– Похоже, она не рада нашему появлению, – прошептала Рейн-Мари, улыбаясь и пытаясь донести до Вероники, что это все вина ее мужа.
– Давай-ка отсюда. Я первый, – сказал Гамаш, и они пустились наутек.
– Да, неловко получилось, – рассмеялась Рейн-Мари, когда они оказались за пределами кухни. – С этого момента я бы на твоем месте проверяла, что тебе подают.
– Я сначала буду давать инспектору Бовуару на пробу, – улыбнулся он.
Реакция Вероники удивила его. Раньше она умела владеть собой и не была особо подвержена стрессу. Сегодня что-то в ней изменилось.
– А знаешь, я думаю, что видела ее прежде, – сказала Рейн-Мари, беря мужа под руку и чувствуя его успокоительную силу. – Наверное, где-то здесь.
– Она тут и пасечник, так что, может, она и попадалась тебе на глаза.
– И все же, – сказала Рейн-Мари, вдыхая сладкий аромат пиона, – в ней есть что-то необыкновенное. Такую женщину трудно забыть.
В саду пахло свежевскопанной землей и розами. Время от времени сюда доносился слабый запах трав из огорода. Но, прислонясь к мужу, она ощутила другой запах – сандалового дерева. Это было нечто большее, чем его одеколон, – казалось, он сам излучал этот аромат. Так пахли все времена года. Так пахла любовь, стабильность и дом. Это был запах дружбы, спокойствия и мира.
– Смотри. – Гамаш показал на ночное небо. – Это Бабар.
Он очертил пальцами круг, показывая очертания слона в звездном небе.
– Ты уверен? Это больше похоже на Тинтина.
[84]
