– С хоботом?
– Вы на что показываете? – раздался из темноты голос.
Гамаши прищурились, и через секунду появилось чадо Марианы с книгой в руках.
– Привет, Бин. – Рейн-Мари наклонилась и обняла ребенка. – Мы просто смотрели на звезды – воображали себе разные формы.
– Ах так, – разочарованно произнес ребенок.
– И что, по-твоему, мы видели? – Гамаш тоже наклонился.
– Ничего.
Гамаши помолчали, потом Рейн-Мари показала на книгу:
– А что ты читаешь?
– Ничего.
– Я в детстве любил книги про пиратов, – сказал Гамаш. – Повязывал на глаз косынку, сажал на плечо плюшевого медвежонка…
На лице ребенка заиграла улыбка.
– …брал палку вместо пиратской сабли. Мог играть часами.
Большой, властный человек принялся размахивать рукой, изображая сабельный бой.
– Мальчишки, – усмехнулась Рейн-Мари. – А я была Национальной Вельвет – выигрывала на моей лошади Большие национальные скачки.
[85]
Она ухватилась за воображаемые вожжи, опустила голову, подалась вперед и пришпорила своего скакуна, направляя его к самому высокому препятствию. Гамаш улыбнулся в темноте, потом кивнул.
Он видел точно такую позу и раньше. Совсем недавно.
– Ты не покажешь мне свою книгу? – Он не протянул руку, а просто спросил.
Ребенок, поколебавшись, дал ему книгу. Она была теплая в том месте, где ее держала детская рука, и у Гамаша создалось ощущение небольших вмятин, словно оставленных маленькими пальцами на твердой обложке.
– «Мифы, которые должен знать каждый ребенок», – прочел он и раскрыл книгу. – Это книга твоей матери?
Кивок.
Гамаш начал листать страницы. Взглянул в детское лицо.
– История про Пегаса, – сказал он. – Хочешь, я покажу тебе Пегаса на ночном небе?
Внимательные глаза расширились.
– Он что, там, наверху?
– Да. – Гамаш снова наклонился и показал пальцем на небо. – Видишь те четыре ярких звезды?
Он прижался щекой к щеке ребенка, чувствуя мягкость и тепло кожи, потом поднял напрягшуюся детскую руку, дождался, когда она расслабится, и обвел ею участок на небе. Ребенок кивнул.
– Это его тело. А ниже – его ноги.
– Он не летит. – В детском голосе слышалось разочарование.
– Он пасется. Отдыхает, – сказал Гамаш. – Даже самым совершенным существам требуется отдых. Пегас прекрасно умеет парить, скакать, скользить. Но еще он умеет отдыхать.
Они втроем несколько минут смотрели на небо, затем прошли по тихому саду, вспоминая детство. Наконец чадо Марианы решило, что ему пора идти попросить горячего шоколада перед сном.
Рейн-Мари снова взяла Гамаша под руку, и они прошли еще немного, потом развернулись и двинулись назад.
– Ты уже знаешь, кто убил Джулию Морроу? – спросила она, когда они подошли к старому дому.
– Нет еще, – тихо ответил Гамаш. – Но мы сужаем круг. Мы уже знаем, кто автор тех записок, и у нас есть еще куча всяких улик и фактов.
– Жан Ги, наверно, очень счастлив.
– Ты и представить себе не можешь.
Перед его мысленным взором предстали листы чертежной бумаги, испещренные колонками записей. Но одна колонка по-прежнему не имела ни фактов, ни улик; даже гипотез или предположений в ней не было.
Как.
Они зашли за угол дома, и оба инстинктивно посмотрели на белый мраморный куб. От угла дома отделилась фигура. Словно одно из бревен встало вертикально и решило прогуляться по лесу. В лунном свете они видели тень, движущуюся по лужайке. Но тень не свернула в мрачный лес, она свернула к озеру.
Звук шагов Берта Финни доносился до них с дощатой пристани, потом смолк. Арман Гамаш поведал Рейн-Мари о Финни и своем отце.
– И он рассказал остальным? – спросила она.
Гамаш кивнул. Она подняла голову к небу.
– С Даниелем ты больше не говорил?
– Позвоню ему завтра. Я хотел дать ему время успокоиться.
– Ему – время?
– Нам обоим. Но я позвоню.
Прежде чем ехать назад, они заглянули в библиотеку пожелать спокойной ночи.
– И не позволяйте старшему инспектору уезжать завтра, не взяв горшочек меда от шеф-повара Вероники, – проинструктировала она Бовуара.
– Ее меда?
– Она еще и пасечник. Удивительная женщина!
Бовуар согласился.
По пути назад Рейн-Мари вспоминала, где она видела Веронику прежде. Ответ оказался необычайным и неожиданным. Она улыбнулась и открыла было рот, собираясь заговорить, но тут Гамаш спросил о том, что хотят устроить в Трех Соснах на День Канады, и она принялась рассказывать о придумках жителей деревни.
Он высадил ее и уехал, и тут она вспомнила, что забыла ему сказать, и исполнилась решимости не упустить это из виду завтра.
* * *
Гамаш вернулся в «Охотничью усадьбу» и обнаружил, что агент Лакост разговаривает по телефону с детьми, а Жан Ги Бовуар сидит на диване и попивает эспрессо, обложившись книгами. Книгами по пчеловодству.
Гамаш обошел несколько полок и вскоре и сам уселся с эспрессо, коньяком и кипой книг.
– Вы знаете, что в улье есть только одна матка? – спросил Бовуар.
Несколько минут спустя он прервал чтение шефа еще одним заявлением:
– А вы знали, что осы, шершни или пчелиная матка могут жалить сколько угодно раз, а рабочая пчела – всего один раз? Только у пчел, производящих мед, есть мешочки с ядом. Ну разве это не удивительно? Ужалив, они оставляют жало в жертве. И это убивает пчелу. Они отдают свою жизнь ради матки и улья. Интересно, знают ли они, что погибнут, когда жалят?
– Интересно, – сказал Гамаш, которому на самом деле было все равно.
Он, как и Бовуар, вернулся к чтению.
– А вы знали, что рабочие пчелы – самые главные опылители в мире?
«Ну чисто шестилетний ребенок», – подумал Гамаш.
Бовуар опустил книгу и посмотрел на шефа, который сидел на диване напротив него и читал поэтический сборник.
– Без рабочих пчел мы все умерли бы от голода. Разве это не удивительно?
Несколько секунд Бовуар воображал себе, что он переехал в «Усадьбу» и помогает Веронике расширять пчелиную империю. Вместе они спасут мир. Они получат Legion d’honneur.
[86]
О них напишут песни.
