– Почему вы убили Джулию Мартин? – спросил Гамаш.
Он слышал движение людей в столовой. У распашных дверей стоял агент Квебекской полиции с приказом не препятствовать выходу людей из кухни, но внутрь никого не впускать. Гамашу нужны были несколько минут с Патенодом и остальными.
– Я думаю, вы знаете почему, – сказал Патенод, избегая встречаться с ним взглядом.
Несколько минут назад он заглянул в глаза Вероники и с тех пор не мог поднять свои – они были опущены, отягощены тем, что он увидел в ее взгляде.
Нежность.
А теперь она держала его за руку. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то держал его за руку? Он держался за чьи-то руки на праздниках, когда все пели «Gens Du Pays».
[98]
Он утешал испуганных и тоскующих по дому детей. Или уязвленных, вроде Коллин, которую он взял за руку, чтобы утешить, когда она обнаружила труп. Труп женщины, убитой им.
Но когда в последний раз кто-то держал его за руку?
Он устремился мыслями в прошлое, пока не уткнулся в стену, за которую не смел заглядывать. Где-то по ту сторону и был ответ.
Но теперь Вероника держала его холодную руку в своей теплой. Постепенно дрожь прекратила бить его.
– Я не понимаю, Пьер, почему, – сказала Вероника. – Скажи мне.
Клементин Дюбуа села напротив него, и втроем они в последний раз погрузились в мир, который принадлежал им одним.
Пьер Патенод с трудом открыл рот, доставая слова из самых своих глубин.
– Мне было восемнадцать, когда умер отец. Инфаркт. Но на самом деле причина была иная, и я это знал. У нашей семьи прежде были деньги. Он владел компанией. Большой дом, большие машины. Частные школы. Но он совершил одну ошибку. Вложил деньги в предприятие одного молодого человека. Своего бывшего служащего. Которого он уволил когда-то. Я присутствовал при этом увольнении. Был тогда мальчишкой. Отец говорил мне, что каждый человек заслуживает второго шанса в жизни. Но не третьего. Он дал этому человеку второй шанс, но, когда тот не оправдал его надежд, уволил его. Однако тот молодой человек нравился ему. И они поддерживали контакт. Отец даже приглашал его на обед после увольнения. Может быть, чувствовал себя виноватым. Не знаю.
– Кажется, он был добрым человеком, – сказала мадам Дюбуа.
– Да, он был добрым.
Патенод встретился с ней взглядом и снова удивился нежности, которую увидел в ее глазах. Неужели он всегда был окружен этой нежностью? Неужели она всегда присутствовала в этих глазах? А он видел только темные леса и глубокие воды.
– Он инвестировал в этого человека собственные деньги. Это была глупость, что-то вроде безумия. Позднее этот человек заявил, что мой отец и другие были такими же корыстными, как и он сам. Может быть, это и верно. Но я так не думаю. Я думаю, он всего лишь хотел помочь.
Он взглянул на Веронику, чье лицо было таким сильным, а глаза такими ясными.
– Я верю, что ты прав, – сказала она, слегка сжимая его руку.
Патенод моргнул, не понимая этого внезапно явившегося ему мира.
– Этого человека звали Дэвид Мартин, верно? – спросила Вероника. – Муж Джулии?
Патенод кивнул:
– Мой отец, конечно, обанкротился. Он потерял все. Моей матери было все равно. Мне было все равно. Мы любили его. Но он так и не оправился. Не думаю, что дело было в деньгах. Скорее, свою роль сыграли стыд и предательство. Мы никогда не ждали, что Мартин вернет деньги. Это было инвестирование. К тому же плохое. Так случается. Отец оценивал риски. И Мартин ведь не украл эти деньги. Но он ни разу не сказал, что сожалеет о случившемся. И когда он заново сколотил состояние в сотни миллионов долларов, он ни разу не позвонил отцу, не предложил ему компенсировать потери. Или инвестировать в отцовскую компанию. Я видел, как разбогател Мартин. И как упорно трудился отец, пытаясь восстановить утраченное.
Он замолчал. Добавить к этому, казалось, было нечего. Не мог он объяснять здесь, что чувствовал, когда видел, как отец, которым он восторгался, стал испытывать трудности и в конце концов полностью разорился, а совершивший все это человек опять поднялся наверх.
Что-то новое родилось в его душе и стало расти. Ожесточение. Шли годы, и это чувство сожрало его сердце, и на этом месте образовалась пустота. А потом оно сожрало все его внутренности, оставив там одну темноту. А еще вой, старое эхо, циркулирующее по замкнутому кругу. И с каждым кругом усиливающееся.
– Знаете, я был счастлив здесь.
Мадам Дюбуа своими старыми пальцами прикоснулась к его руке.
– Я рада, – сказала она. – И я была счастлива иметь здесь такого человека. Это казалось чудом. – Она посмотрела на Веронику. – Двойная благодать. Ты был так добр с молодыми. Они тебя боготворили.
– С ними я чувствовал себя так, будто отец вернулся ко мне. Мне почти что слышалось, как он нашептывает мне, говорит, что я должен быть терпелив с ними. Что им нужна крепкая, но любящая рука. Вы нашли Элиота?
Этот вопрос был обращен к сидящему рядом с ним Бовуару, и тот кивнул в ответ:
– Только что позвонили. Он находился на автобусной станции в Норт-Хэтли.
– Недалеко добрался, – сказал Патенод и невольно улыбнулся. – Всегда было нелегко направлять его на верную дорогу.
– Вы порекомендовали ему бежать, месье. Пытались подставить его, месье, – заметил Бовуар. – Пытались выставить дело так, будто это он убил Джулию. Нашли записки, которые он ей писал, подбросили их в камин, зная, что мы их там найдем.
– Он тосковал по дому. Я знаю признаки, – сказал Патенод. – Часто видел это. И чем дольше он здесь оставался, тем злее и разочарованнее становился. Но когда он узнал, что Джулия Мартин из Ванкувера, то так и прилип к ней. Поначалу мне это было некстати. Я боялся, он сообразит, что я делаю. А потом я понял, как этим можно воспользоваться.
– И ты бы допустил, чтобы невиновного человека арестовали за твое преступление? – спросила Вероника.
Бовуар отметил, что она не обвиняет, не осуждает. Просто спрашивает.
– Нет, – устало ответил Патенод. Он потер лицо и вздохнул. Энергия в нем иссякала. – Я лишь хотел запутать дело, только и всего.
Бовуар не поверил ему, но Вероника, кажется, поверила. А может, и не поверила, но не отреклась от своей любви.
– И поэтому ты захватил в заложники ребенка? – спросила мадам Дюбуа.
Теперь они оказались на опасной территории. Одно дело – убить Джулию Мартин, ведь если говорить откровенно, то время от времени желание убить кого-нибудь из Морроу одолевало всех и каждого. Она даже могла понять желание свалить вину на Элиота. Но угроза сбросить ребенка с крыши?
– Бин – это только гарантия, не больше, – сказал Патенод. – Чтобы усилить всеобщее смятение. И на тот случай, если Элиот вернется. Я не хотел, чтобы ребенок пострадал. Я просто хотел убежать. Ничего этого не случилось бы, если бы вы не пытались меня остановить, – сказал он Гамашу.
