13. Что хорошо в психоанализе (если только оптимизм здесь уместен), так это то, что мир, в котором мы живем, он представляет значимым. Нет философии, которой была бы более чужда мысль, что все это — сказка, рассказанная умалишенным и вовсе не имеющая смысла (даже отрицание значения само по себе значимо). И тем не менее этот смысл никогда не лежит на поверхности: психофаталистическое прочтение пошло на незаметную подмену слов «и потом» словами «с тем чтобы», таким образом устанавливая парализующую волю причинную связь. Я не просто полюбил Хлою, и потом она оставила меня. Я полюбил Хлою, с тем чтобы она оставила меня. Причинившая мне столько боли история моей любви к ней предстала палимпсестом
[63]
, под которым было начертано иное повествование. Этот погребенный в подсознании образец сформировался в первые месяцы или первые годы моей жизни. Ребенка увезли от матери (вариант: мать оставила ребенка), и сейчас ребенок-мужчина воссоздал тот же сценарий, но с другими актерами, оставив неизменным сюжет: Хлое пришлись в пору одежды, которые носила другая женщина. Ведь почему я вообще выбрал ее? Не из-за особой улыбки или живости ума. Это случилось потому, что подсознательное, режиссер всей этой внутренней постановки, увидело в ней подходящий типаж для роли в пьесе мать-дитя, угадало личность, которая оправдает надежды драматурга, покинув сцену как раз вовремя и вызвав своим уходом требуемые разрушения и боль.
14. В отличие от проклятий греческих богов, психофатализм, по крайней мере, внушает надежду, что от него можно уйти. Там, где было Id, может найтись место для Ego — при условии, что Ego не настолько сокрушено болью, побито, истекает кровью, пронзено насквозь, не способно планировать сегодняшней день, уже не говоря о жизни. Мое Ego потеряло всякую волю к выздоровлению, оно было опустошено ураганом и боролось только за то, чтобы восстановить основные функции. Если бы я нашел в себе силы подняться с постели, возможно, я бы проделал то же самое и со своей берлогой, а там, как Эдип в Колоне, начал бы созидать конец своим мучениям. Но я не мог собрать здравого смысла в количестве, необходимом для того, чтобы выйти из дома и отправиться за помощью. Я даже не мог говорить или образно выражать свои чувства, я не мог поделиться своим страданием с другими, и вот оно опустошало меня. Я лежал, свернувшись, на кровати, задернув шторы, чувствуя раздражение от малейшего шума или света, расстраиваясь сверх меры из-за того, что молоко в холодильнике испортилось, а ящик стола открылся не с первого раза. Видя, как вещи ускользают из рук, я решил, что единственный путь заставить их, по крайней мере отчасти, повиноваться, это покончить с собой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
САМОУБИЙСТВО
1. Подошло Рождество, неся с собой веселые песни, поздравительные открытки и первые снегопады. Когда-то мы с Хлоей собирались провести праздники в маленькой гостинице в Йоркшире… На моем столе до сих пор лежал рекламный проспект: «Эби Коттедж» приглашает своих гостей насладиться горячим йоркширским гостеприимством в окружении уникальной природы. Посидите у открытого огня в обитой дубом гостиной, прогуляйтесь вдоль стен или просто расслабьтесь и дайте нам позаботиться о вас. Отдых в «Эби Коттедж» — это то, к чему вы всегда стремились, и даже больше.
2. За два дня до Рождества и за несколько часов до моей смерти, в мрачную пятницу, в пять часов вечера мне позвонил Уилл Нотт:
— Я подумал, что нужно попрощаться. В эти выходные я должен лететь обратно в Сан-Франциско.
— Понятно.
— Скажи, как у тебя дела?
— Прости, что?
— У тебя все в порядке?
— Ты говоришь — в порядке? Впрочем, можно сказать и так.
— Я расстроился, когда узнал о вас с Хлоей. Правда, очень жаль.
— А я был очень рад услышать о вас с Хлоей.
— Ты уже слышал… Видишь ли, так получилось. Ты знаешь, как она мне всегда нравилась. Так вот, она позвонила мне и сказала, что между вами, ребята, все кончено, ну, тут все и началось.
— Замечательно, Уилл, просто здорово.
— Я рад, что ты говоришь так. Мне бы не хотелось, чтобы это или что-нибудь другое встало между нами, потому что настоящая дружба — не то, что я легко готов отправить в корзину. Я все время надеялся, что вы с ней как-нибудь все уладите, мне кажется, вы были прекрасной парой. Правда, жалко, но что поделаешь? Кстати, где ты проводишь Рождество?
— Думаю, у себя.
— Похоже, у вас здесь намечается настоящий снегопад, пора доставать лыжи, а?
— Хлоя сейчас с тобой?
— Со мной ли она сейчас? Да нет, то есть в данный момент нет. Она была здесь, но сейчас вышла в магазин. Мы с ней говорили о рождественских хлопушках, и она сказала, что любит их, так вот, она пошла за ними.
— Здорово, передай ей привет.
— Уверен, она очень обрадуется, узнав, что мы с тобой разговаривали. Ты знаешь, что она собирается на Рождество вместе со мной в Калифорнию?
— Вот как?
— Да, она будет потрясена тем, что увидит. Дня два мы проведем с моими родителями в Санта-Барбаре, а потом, возможно, поедем на несколько дней в пустыню или еще куда-нибудь.
— Она любит пустыни.
— Точно, она так мне и сказала. Ладно, наверное, нам лучше теперь попрощаться, желаю тебе веселых праздников. Мне пора собирать барахло, оно тут везде разбросано. Может быть, я снова приеду в Европу следующей осенью, но в любом случае я позвоню тебе узнать, как ты живешь…
3. Я пошел в ванную и выгреб все до одной таблетки, которые у меня были, отнес и сложил их на кухонном столе. Смесь из аспирина, витаминов, снотворного, нескольких склянок с сиропом от кашля плюс виски внушала надежду покончить со всем этим балаганом. Что может поспорить в чувствительности с такой реакцией — убить себя, когда твоя любовь была отвергнута? Если Хлоя и правда была всей моей жизнью, разве не было естественным с моей стороны посчитать себя обязанным положить этой жизни конец, чтобы доказать невозможность продолжать жить без нее? Разве не было с моей стороны проявлением непорядочности продолжать просыпаться каждое утро, когда человек, бывший, как я утверждал, смыслом моего существования, теперь покупал рождественские хлопушки для архитектора из Калифорнии, владельца дома в предгорьях Санта-Барбары?
4. Мой разрыв с Хлоей сопровождали бесконечные выражения сочувствия со стороны друзей и знакомых: наверное, это было к лучшему, люди расходятся, страсть не может длиться вечно, так хорошо прожить жизнь, все-таки познав любовь, время все лечит. Даже Уилл ухитрился сделать так, что в его устах это приобрело торжественное звучание, как землетрясение или снегопад, своего рода испытание, которое природа посылает нам, чью неизбежность нельзя и помыслить чтобы оспорить. Моя смерть должна была прозвучать мощным отрицанием «нормального» — она должна была свидетельствовать, что если другие забыли, то я не согласен забыть. Я хотел избежать эрозии и сглаживания временем, я хотел, чтобы эта боль длилась вечно — лишь для того, чтобы она продолжала связывать меня с Хлоей через сожженные нервные окончания. Только своей смертью мог я подтвердить значительность и бессмертие своей любви, только посредством саморазрушения мог я напомнить миру, уставшему от трагедий, что любовь — жизненно-важная материя.
