Пёс брёл по просёлочной дороге. Ему тоже хотелось плакать. Он казался себе ужасно одиноким и никому не нужным. Пёс попытался было насвистать песенку, чтобы взбодриться, но в каждой ноте слышались слёзы.
И вдруг он услышал шум мотора. За ним ехала машина. Пёс даже не обернулся. И так было ясно: полиция. «Сейчас меня арестуют!» — подумал он.
Пёс не стал прятаться в придорожные кусты. Он остановился, поставил вещи на обочину и поднял передние лапы в ожидании ареста.
Раздался гудок клаксона, машина подъехала к Псу и затормозила.
— Садитесь! — сказал Медведь, открывая дверцу.
Пёс поставил чемодан и сумку в багажник и сел рядом с Медведем. Медведь нажал на газ — и машина тронулась. Пёс думал сперва, что Медведь просто ищет место, где развернуться. И только когда они проехали уже добрый десяток вполне подходящих для разворота мест, до него стало доходить, что Медведь, похоже, не собирается везти его обратно в деревню и сдавать полиции. Но спросить, куда они едут, Пёс не решался.
Медведь ехал и ехал прямо по просёлку, пока тот не кончился у лесной поляны. Тут Медведь вышел из машины и достал из багажника огромный свёрток. Это оказалась палатка. Медведь начал её устанавливать.
— Тут мы и побудем, — сказал он весело, — пока всё это быльём порастёт! А потом поедем дальше. Идёт?
— Мы?! — удивился Пёс.
— Ну да, — ответил Медведь, — если, конечно, вы не возражаете против моего общества.
— А как же школа? Вам же нужно на работу? — спросил Пёс.
Медведь покачал головой.
— Меня временно отстранили от должности, — сказал он. — За близорукость — потому что я не могу отличить барана от пса. И за халатность — потому что я понятия не имею, куда подевался шкаф из классной комнаты. До выяснения обстоятельств. Когда РОНО что-нибудь выясняет — это надолго. А мне и так осталось полгода до пенсии. И жизнь слишком коротка, чтобы сидеть и дожидаться, пока полуосёл с полуобезьянами что-то там выяснят в своих кабинетах!
— Мне тоже всегда так казалось, — сказал Пёс.
Он помог Медведю поставить палатку. Медведь весело напевал за работой, а Пёс насвистывал второй голос — и слёз в его свисте уже не слышалось.
Глава 4
ПЁС В БОЛЬНИЦЕ
Пёс и Медведь провели в лесу целую неделю. Медведю лесная жизнь очень нравилась. С Псом дела обстояли хуже. Медведь был ему по душе, и против тишины и уединения он тоже ничего не имел, но у него расстроился желудок. Что ни говори, а собакам несвойственно питаться ягодами, грибами и диким мёдом. К тому же по ночам в палатке было очень холодно, и у Пса снова прихватило поясницу.
Пёс не жаловался, но Медведь и сам заметил, что другу худо. Поэтому однажды утром он сказал:
— Всё, дружище, сворачиваем палатку. Тебе нужны тёплая постель и мясной обед!
Пёс вздохнул:
— Ах, дорогой Медведь, лучше уж понос и радикулит на свободе, чем мясные щи и кровать с матрацем в тюрьме! Не забывай, что меня разыскивает полиция!
— Я не забываю, — отозвался Медведь. — Мы поедем в город, к моей невестке Ольге. В городе собак столько, что на тебя никто внимания не обратит.
Пёс с Медведем погрузили палатку в багажник и поехали в город. Ехали они долго, поскольку Пёс через каждые несколько километров говорил:
— Прости, но мне опять нужно выйти!
Медведь тормозил у обочины, Пёс вылезал из машины и устремлялся в придорожные кусты. До города они добрались поздно вечером.
Невестка Ольга была вдовой. Её муж, брат Медведя, умер год тому назад.
Ольга очень обрадовалась, увидев Медведя. И нисколько не возражала, что он привёз с собой Пса. И то, что у Пса радикулит и расстройство желудка, её не отпугнуло.
— С этим мы справимся, — сказала она. — У меня есть опыт! Как-никак, я три года за мужем ухаживала.
Она приготовила овсяный отвар и натёрла Псу поясницу барсучьим жиром. Постелила ему постель и положила в неё три грелки.
— Вот увидите, к утру вам станет лучше, — сказала она, взбивая напоследок подушки.
Но увы — наутро Псу стало не лучше, а значительно хуже. Ночью у него поднялась температура, да ещё начались кашель и насморк. Чувствовал он себя отвратительно. Каждое чиханье и кашель отдавались мучительной болью в пояснице. А тут ещё понос. Когда у Пса опять начинало крутить желудок, он не мог быстро соскочить с кровати и пулей нестись в отхожее место. Из-за негнущейся спины ему приходилось кое-как скатываться на пол и медленно, шатаясь и спотыкаясь, тащиться в туалет. Он добирался туда в последнюю секунду, весь в поту. А от температуры у него ещё и голова раскалывалась.
— Да, тут овсяным отваром, барсучьим жиром и грелкой не обойдёшься, — сказала Ольга. — Придётся звать врача!
Но день был воскресный, а по воскресеньям у врачей тоже выходной. Работали только экстренные службы. Ольга позвонила в «неотложку». Пришёл молодой врач, осмотрел Пса, сказал: «Случай серьёзный, очень серьёзный» — и вызвал «Скорую помощь».
Час спустя Пса на носилках вынесли из Ольгиного дома и под вой сирены повезли в больницу.
Пёс никогда ещё не лежал в больнице. Он боялся больниц как огня. В больнице умер его отец, и мать умерла в больнице, и жена. Его лучший друг, Сенбернар, тоже умер в больнице. Пёс был уверен, что больницы существуют для того, чтобы в них умирали.
Поэтому, когда санитары вытащили носилки из машины и понесли в больницу, Пёс пробормотал про себя: «Жалко, что всё так кончилось! А мне хотелось ещё немного пожить, посмотреть белый свет и что-нибудь полезное сделать».
Санитары занесли Пса в палату и переложили с носилок на кровать. Медсестра — Сиамская Кошка — пощупала ему пульс и сунула под мышку градусник.
Пёс подумал: «А как здорово было бы умереть дома! Сидел бы я в беседке у себя в саду, вдруг схватился за сердце — и всё!»
Тут он вспомнил, что у него нет больше ни дома, ни сада, ни беседки и что он продал их Ослу. Псу стало так грустно, что по морде у него покатились крупные слёзы.
— Ну-ну, — сказала Сиамская Кошка, — что это мы плачем? Мы же большой, храбрый Пёс!
