Книга Орел взмывает ввысь, страница 57. Автор книги Роман Злотников

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Орел взмывает ввысь»

Cтраница 57

Я задумался. А ведь действительно… Люди все воспринимают через, как очень точно сказал отец Никифор, искажающую призму собственного опыта. Помнится, я где-то читал, что когда те же дикие горцы Кавказа, солидные мужики, смелые, много повидавшие, прожившие жизнь отцы семейств, впервые увидели автомобиль, то первым делом попытались исподтишка «прикормить» незнакомое животное свежим сеном. А охотники, кажется, из австралийских аборигенов, ну или еще какого племени, храбро атаковали технику копьями в фары. Их жизненный опыт утверждал, что атака в глаза — смертельна для любого существа, потому как глаз располагается в отверстиях черепа, даже если он сам и очень прочен, и что глаза очень недалеко до мозга… И с какого это чуда люди чуть ли не бронзового века (или когда там было написано Бытие?) сумеют верно интерпретировать обрушившееся на них сокровенное знание?

Отец Никифор несколько снисходительно наблюдал за моими потугами разобраться во всех этих логических построениях, кои явно были написаны у меня на лице. А затем завершил нашу беседу предложением:

— Коль когда пожелаешь поговорить об этом со мной — зови, государь, приду безотлагательно.

С этого момента и начались мои теперь уже религиозные искания…


Я выбрался из кареты. Стоявший рядом капрал царева ветеранского полка ловко поддержал меня за локоть и тут же вытянулся во фрунт. Судя по всему, ему было где-то около сорока пяти. Верно, с Польской войны воевать начал. Ох какой же он еще молодой-то…

Машка появилась, когда я уже добрался до моих палат. Я как раз уселся в кресло, стоявшее рядом с протопленной печкой, и вытянул ноги к теплому печному боку, когда она быстрым шагом вошла в горницу. Тихо подойдя ко мне сзади, она обвила руками мою шею и, прижавшись подбородком к моей макушке, замерла. Я тоже замер, испугавшись разорвать это внезапно возникшее ощущение полного единения душ, каковое бывает у не только любящих друг друга, но еще и много проживших и переживших вместе людей.

— Вернулся… — спустя некоторое время прошептала Машка, выпрямившись, обошла кресло и требовательно уставилась мне в глаза. — Колено как, болело?

— Так я тебе и сказал, — ухмыльнулся я.

Она облегченно рассмеялась.

— Ну раз шутишь — значит, Бог миловал. Ты сейчас злишься, только когда у тебя что-то болит… ну как раньше, когда есть хотел.

— То есть? — не понял я.

— А, — махнула рукой Машка, — все вы, мужики, такие. Что ты, что твои сыновья. Если начинаете зазря лаяться — значит, жрать хотите. А как пузо набьете, так сразу добреете. Я уж Катеньке об этом ведала.

Я удивленно качнул головой. Вот уж не замечал за собой такого…

— Как съездил? — спросила Машка.

Я задумался. А действительно — как? Вроде ничего нового-то не узнал. Обо всем этом мы с отцом Никифором уже переговорили. И старец Касиан мне ничего совсем уж незнаемого не поведал. Но вот как-то оно в голове после этой поездочки все сложилось и по полочкам разложилось. И я многое понял про себя и про этот мир. Ведь что такое религия? Прежде всего это некая технология спасения! А что такое спасение? Нет, ну когда дело касается чьей-нибудь тушки, тут все понятно — не дать ей, родимой, сдохнуть. Из проруби там вытащить, из искореженной в аварии машины выколупнуть, из инсульта вытянуть, но вот только ли мы — тушка? Нет ведь! Даже в том покинутом мною времени уже было ясно, что есть что-то еще. Как ты это ни назови. Тонкими ли полями, электромагнитными ли излучениями малой интенсивности или просто душой. И многие, даже далекие от религии люди считали, что со смертью вот это все не развеивается. А переходит в некое всеобщее информационное поле или просто летит себе от Земли, постепенно затухая, в открытый космос, как обычное излучение, или там принимается неким иным мозгом, как некий информационный посыл. Да и то, что произошло со мной, также говорит о том, что кроме мясной тушки есть и что-то еще. Что-то цельное, что и делает нас самими собой и что можно оторвать от одной тушки и поместить в другую… Так, блин, товарищи ученые, религия-то об этом говорит уже тысячи лет! Более того, не только говорит, но и предлагает технологию сохранения, то есть — следите за губами — спасения этого чего-то, в религиозном дискурсе именуемого душой. Верите вы в то, что это эффективная технология, или нет — другой вопрос. Но она предлагается, и за тысячелетия существования христианства число уверовавших в нее, то есть считающих, что она эффективна, исчисляется миллиардами. Что — их обманули? Всех? В том числе и тех же Эйнштейна, Планка, Павлова, Войно-Ясенецкого и других очень, знаете ли, продвинутых ученых? Не смешите меня! Ну а если — да, то срочно сообщите мне адрес того учебного заведения, в котором готовят священников, способных задурить голову таким людям…

И, насколько я разобрался, заключается эта технология не просто в тупом следовании неким правилам и ритуалам, ну там не жрать мяса в пост, ходить когда положено в церковь, причем в соответствующей одежке, свечки ставить к определенным иконам, за чем так ревностно любят следить разные околоцерковные бабульки… Нет, все это всего лишь этакое железо, в лучшем случае помогающее исполнить главное. Ну как спортсмену тренажеры, штанги и гантели лишь помогают добиться результата, стать первым. Или не помогают. Потому что главное — не в этом. А в создании, выращивании внутри себя чего-то такого, что становится вечным. Некой целостности, которая в случае ее обретения получает возможность жить дальше. Целостности неощутимой, как, скажем, неощутимо для нас электромагнитное излучение или та же гравитация, но проявляемой в этом тварном мире. Через поступки, мысли, предпочтения, так же как та же гравитация проявляется синяком на бедре при падении. Через поступки, которые ты совершаешь не потому, что кто-то и как-то тебя заставил, или потому, что страшишься милиции, или порицания околоцерковных бабушек, или бандитов, суда, налоговой и так далее, а потому, что эта самая уже сформировавшаяся ну или активно формирующаяся внутри тебя целостность делает для тебя просто невозможным поступать по-другому. Так, как ты еще так недавно поступал… Ну как человеку, научившемуся ходить, как-то уже не приходит в голову, что вполне можно продолжать ползать — по лестнице, по тротуару, по эскалатору метро. И не оттого, что это так уж невозможно, просто теперь идти — легче и естественнее…

А окончательная предопределенность наступает либо тогда, когда ты сумеешь сформировать эту новую целостность, каковую человек способен сформировать только сам, лично, решив для себя, что он будет это делать, потому как если она сформирована — то ничего уже не страшно! Потому что смерти нет, а страдания — всего лишь эпизод, миг, как бы долго они ни длились. Ну по сравнению с вечностью-то… Либо в момент смерти. Потому что отведенное тебе время кончилось, а ты его позорно прое… кхм, профукал, не успел — не спасся. А то, что от тебя останется, — сгниет и будет сожрано червями. Что ж, значит, вечность, тысячелетия — не для тебя, зато лет шестьдесят ты, возможно, провел очень бравурно… или не очень.


— Нормально, — отозвался я. — А как ты тут без меня?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация