– Ты что же наделал? – зашептала она, склонив к Коте искаженное гневом лицо. Мальчик хотел рассказать маме о златовласой красавице на серебряной луне, из-за которой случилось несчастье, но было поздно. Из спальни уже выезжала Коллонтай, и грозный вид Ее не предвещал ничего хорошего.
– Наташа, вы чувствуете запах духов? – сухо спросила Королева Ведьм, изучая Котю тяжелым взглядом.
– Простите, Александра Михайловна! – перепуганно зачастила мать. – Это я! Я случайно уронила флакон. Обещаю, больше такого не повторится! Вычтите стоимость у меня из жалованья.
– Не лгите, Наталья! – Она была неумолима. – Это сделал ваш сын.
Коллонтай подъехала на коляске к замершему на пуфе Коте и гневно посмотрела ему в лицо. Мальчику показалось, что и желтая женщина-сова, покачивающаяся у Нее на шее, сердито сверлит его зелеными камушками глаз, в точности такими, как у девы, приклеенной к луне. Королева Ведьм скривила некрасивый рот, похожий на запятую, и строго проговорила:
– Ведь это ты забрался в спальню и разбил духи? Да, Котя? Сделал гадость – имей мужество признаться.
Превозмогая страх, Котя с трудом кивнул. Она поджала губы, из запятой превратив их в точку, и повернула покрытую кудряшками голову к матери:
– Впредь прошу вас, Наталья, не приводить сюда ребенка. Иначе я буду вынуждена отказаться от ваших услуг.
Рим, I век н. э.
Дом сенатора Мессалы жил обычной жизнью. По двору сновали рабы, выполняя каждый свою работу. Гремели ведра колодцев, наполняя цистерны для полива сада, из пекарни тянуло запахом пшеничной сдобы, скотный двор оглашало голодное мычание подоенных, но еще не кормленных коров. Исаак тоже приступил к своим ежедневным обязанностям. Поспав пару часов в непривычно пустом бараке, он поднялся от окрика надсмотрщика и отправился на псарню. Губы его нет-нет да и трогала счастливая улыбка, а рука сама собой подносила к глазам заветную буллу.
Но, оставшись один на один с целой сворой голодных собак, повизгивающих и лающих от нетерпения, рабу стало не до воспоминаний о приятно проведенной ночи. Юноша только успевал поворачиваться, чтобы вычистить клетки, накормить и напоить своих подопечных. И все-таки он выбирал время для того, чтобы подойти к распахнутой двери и кинуть через сад жадный взгляд во двор господского дома, в ожидании, не появится ли Мессалина. Иудей всматривался в проем перистиля, надеясь увидеть медноволосую головку молодой госпожи, сидящей, по своему обыкновению, на бортике мраморного бассейна около стоящих на одной ноге, точно экзотические цветы, розовых фламинго. Но день клонился к закату, а Мессалина все не показывалась. Можно было бы отдать буллу матроне Лепиде, когда госпожа придет, чтобы выполнить свое обещание и подарить Исааку свободу, но юноша хотел вернуть украшение лично.
Выглянув в очередной раз во двор, Исаак вдруг увидел, как к дому несут носилки сенатора Мессалы. Сбежав по ступеням, к носильщикам со всех ног устремилась Домиция Лепида, словно только и ждала, когда вернется супруг. Стоя в дверях барака, Исаак заметил, что патрицианка выглядит расстроенной и в заплаканных глазах ее застыла печаль. Обменявшись с мужем приветствиями, она начала что-то торопливо говорить, то и дело кивая на псарню. Иудей ощутил смутное беспокойство, когда сенатор, нахмурившись, выбрался из лектики и размашистым шагом двинулся в его сторону.
Проворно скрывшись в глубине строения, юноша подхватил оставленную в углу метлу и начал мести земляной пол. Краем глаза он видел, как широкая тень закрыла дверной проем, и тяжелые шаги заглушили собачье повизгивание. Увесистая рука сенатора легла Исааку на плечо. Обернувшись, раб отшатнулся от взгляда, которым сверлил его хозяин. Взгляд черных глаз под насупленными бровями был тяжел и жгуч, как расплавленный свинец.
– Лепида сказала, ты до смерти забил мою любимую черную суку, которая вот-вот должна была принести щенков. – Желваки играли на скулах породистого патрицианского лица. – Не отпирайся, раб! Надсмотрщик видел, как ты волок по двору ее мертвое тело.
От неожиданности обвинения готовые сорваться с языка слова протеста застыли в горле Исаака. Он чувствовал, что унизит себя, если пустится в объяснения, которые никто не станет слушать. Само собой, патриций Мессала скорее поверит жене, чем какому-то рабу.
– Тебя высекут и продадут. – Хозяин брезгливо ткнул Исаака пальцем в грудь. – А теперь ступай в карцер.
Свергнутый жестокой реальностью с небес на землю, Исаак, сжав зубы, отправился в стоящий на отшибе каменный сарай, в котором держали провинившихся рабов. По дороге он, не отрываясь, смотрел на дом, надеясь увидеть Мессалину и вернуть ей подвеску, но занавесь на окне ее покоев по-прежнему была опущена. Молодая хозяйка, сказавшись больной, с самого утра не выходила из спальни, переживая удивительный сон. Она вспоминала страстные объятия юного Аполлона, и странная полуулыбка неутоленного желания бродила по ее лицу. Заглянувшая к ней матрона Лепида нашла дочь сильно изменившейся, но что ей следует предпринять, пока не знала.
– Мама, ко мне ночью приходил бог, – шепотом поведала Валерия, пускаясь в несвойственную ей откровенность. Она взяла присевшую на край кровати Лепиду за руку и прижала ее пальцы к губам. – Мне было очень-очень хорошо!
– Но ты не удовлетворена, – насторожилась благородная матрона, разглядывая мечтательное лицо дочери. – Может, он был не так хорош?
– Ну что ты, мама! – Голос девушки задрожал от нежности. – Кроме него, мне больше никто не нужен! Я буду ждать его каждую ночь!
Хмуря лоб, Домиция Лепида вышла из спальни и окликнула Хлою. Рабыня с тревогой следила за хозяйкой, подозревая, что с Мессалиной случилось что-то неладное. Озабоченный вид госпожи только укрепил гречанку в ее подозрениях.
– Отправляйся к Мордарию и приведи старика ко мне, – распорядилась госпожа.
Толстый евнух с добрым бабьим лицом был беззаветно предан Домиции Лепиде. Старый грек много лет лечил сначала родителей патрицианки, теперь же ее саму и ее семью. Именно Мордарий некогда кастрировал красавца эллина для утех госпожи, теперь же должен был отрезать мошонку Исааку, дабы иудей радовал ее дочь. Хлоя же истолковала распоряжение по-своему. Наверно, врачебная помощь понадобилась ее любимице Мессалине, раз молодая хозяйка не встает с постели и не выходит из спальных покоев. Хлоя считала себя больше, чем просто рабыней, ибо с самого детства прислуживала Валерии и видела в ней не только хозяйку, а почти что сестру.
Гречанка поспешила выполнить приказание и, приведя старика Мордария в господские покои, затаилась под дверью, чтобы подслушать разговор и успокоить себя, что все не так уж плохо. Голос матроны Лепиды звучал сухо и деловито.
