Время шло, и боги не гневались на сенатора Мессалу, но и не проявляли особую милость. Состояние больного оставалось тяжелым, но и не ухудшалось настолько, чтобы подтолкнуть его к самому входу в царство Аида. Патриций то метался в жару, то, приходя в себя, с трудом узнавал Домицию Лепиду, неотлучно сидящую у постели супруга. Раскачиваясь из стороны в сторону, матрона Лепида смотрела на мужа невидящим взглядом. Бледные губы ее шевелились, точно она с кем-то спорила.
С того момента, как ранили сенатора, она впала в прострацию и пребывала где-то далеко, ведя безмолвный и бесконечный диалог с Гекатой. Обезумевшая от горя патрицианка просила Великую Темную Мать вернуть все на круги своя, упрекая Черную Богиню в случившемся. Заходя в комнату к хозяину, чтобы сменить воду в тазике для обтирания лица на свежую, Хлоя каждый раз сжималась в комок, когда Мессала Барбат разлеплял запекшиеся губы и, хмурясь, требовал:
– Скажи мне, моя дочь была со Стратоником в священных рощах?
– Нет, господин, не была! Клянусь богами! – испуганно лопотала гречанка, больше всего боясь, что хозяин узнает правду.
Лицо страдальца светлело, и он чуть слышно просил:
– Позови Валерию!
Покидая покои, гречанка обходила впавшую в забытье матрону Лепиду, ловя на себе умоляющий взгляд больного, слышала его свистящий шепот и давала Мессале Барбату обещание, что обязательно передаст его просьбу дочери. Но Валерия лишь раздраженно отмахивалась, когда речь заходила об отце. Виновница несчастья, приключившегося с сенатором, мысленно уже пребывала в покоях Калигулы, навсегда покинув опостылевший родительский дом. Ее мечта жить в императорском дворце наконец-то обретала реальность. Роскошь жилища Гая Цезаря была поистине невообразимой, и каким путем она попадет туда, чтобы почувствовать себя в раю, Мессалине было безразлично. Предстоящее замужество давало ей такую возможность, и дочь сенатора Мессалы не собиралась ее упускать.
Слухи о преступлении Луция Гимения Стратоника стремительно распространились по Риму, и вскоре этим происшествием заинтересовался сам император. Калигула хотел услышать все из первых уст, потребовав привести к себе героиню драмы. В один из погожих дней Клавдий подпрыгивающей походкой вошел в ворота дома Мессалы Барбата, миновал атриум, многочисленные коридоры и торопливо направился к спальным покоям. Лекарь Мордарий дремал на низкой скамеечке у двери хозяина.
– К-как себя ч-ч-чувствует наш б-больной? – осведомился родственник.
– Ни хуже, ни лучше, – вздохнул старик. – Похоже, боги забыли о нем. – Он горестно покачал головой.
– В л-л-любом с-случае мне н-нужно к нему по д-д-делу, – сообщил Клавдий, заходя в опочивальню.
Сенатор лежал, обессиленный и мокрый от пота, раскинувшись на подушках. Похудевшая и осунувшаяся матрона Лепида, неподвижно замерев, смотрела в стену, ничего не замечая вокруг себя.
– Я п-пришел с-с-сказать, – начал посетитель, – ч-что Валерию М-м-мессалину ждут во д-д-дворце. Гай Ц-цезарь желает с н-н-ней поговорить о т-том неприятном п-п-происшествии.
Мессала Барбат не повернул в его сторону головы. Похоже, он не заметил присутствия постороннего, ибо снова пребывал в беспамятстве.
– Л-л-лепида, т-ты слышишь? – тронул Клавдий родственницу за плечо.
Та не пошевелилась. Будущий зять потоптался на месте и, так и не дождавшись ответа, смущенно покинул помещение. Из покоев сенатора он направился на половину Валерии. Предупрежденная рабами о визите жениха, девушка встречала его во всем великолепии своей юной красоты. Стоило ее будущему мужу толкнуть воротца и шагнуть в спальню, как он зажмурился, ослепленный.
В лучах утреннего солнца перед ним стояла сама Венера, родившаяся из пены морской. Огненные волосы струились по молочно-белым плечам, целомудренно ниспадая на нежные груди и распаляя воображение Клавдия, на которого и был рассчитан этот искусственно-непорочный вид. Несколько дней от него не было вестей, и Мессалина начала уже было опасаться, что слабый умом жених ее забыл.
– Б-б-божественная! – воскликнул Клавдий возбужденно. – Ц-цезарь ж-ж-ждет тебя. Идем же, р-расскажешь о н-нападении Стратоника! А з-з-затем я объявлю императору о нашей с-с-свадьбе.
Мессалина застенчивым жестом, преисполненным томной грации, накинула на мраморные плечи кисейную накидку, при этом во всем великолепии продемонстрировав грудь и бедра, и стыдливо отвернулась, показав еще и ягодицы. По сути, неискушенная в женских уловках, девушка словно следовала неожиданно пробудившемуся в ней древнему инстинкту, который вел ее за собой. Смутившийся жених поспешно вышел, давая невесте возможность привести себя в порядок.
Москва, 199… год
Вернувшись в клуб, я первым делом отправилась в дамскую комнату и вымыла руки с мылом, не забыв тщательно сполоснуть и щеку. Особенно то место, куда пришелся поцелуй. Сама виновата, кретинка сердобольная! А ведь когда-то я всерьез полагала, что это именно тот человек, который мне нужен. Ну, да бог ему судья. У меня есть работа, которую за меня никто не сделает. И мужчина, которому я не безразлична. И я не имею права его подвести.
Сияющий праздничными огнями зал постепенно заполнялся посетителями. В ожидании главного номера новогоднего вечера клиенты заказывали выпивку и легкие закуски, без особого интереса поглядывая на сцену, где наши стриптизерши работали на разогреве. Костик поймал меня за рукав, когда я торопилась в гримерку американки.
– Ну, как ты? – тепло улыбнулся он. – Жива?
– Сил моих нет, – вздохнула я, утыкаясь лбом в его шерстяное плечо. – Давид напился, Серж скандалит – требует не просто минералку, а «Эвиан», как у мисс Секси Бум. Скорее бы все закончилось!
– Ленусь, потом придешь ко мне? – Костя обхватил меня за талию и притянул к себе. – Я приготовил для тебя миленький такой подарочек. Помнишь, нам с тобой понравился браслет в ювелирном?
– Заранее спасибо за подарочек, но насчет того, смогу ли прийти, не знаю, Кость, – смутилась я. – Меня ждет Элька. Может быть, в другой раз?
– Ну что твоя дочь, маленькая? – начал злиться Костик. – Я тоже хочу проводить с тобой вечера, а лучше ночи. Хотя бы в праздники.
– Ладно, любимый, не дуйся. Конечно же, приду.
Вообще-то дочь собиралась встречать Новый год в компании однокурсников и вовсе не ждала меня дома. Я просто привыкла, что моя девочка всегда находится рядом, и мне дика даже мысль, что может быть по-другому. Но Элька права. Теперь она выросла, и, быть может, пришло время и мне подумать о своем женском счастье? Я коснулась губами гладко выбритой щеки, в том месте, где она переходила в аккуратно подстриженную бородку, почувствовав такой знакомый аромат парфюма от Шанель. Но Константин отстранился и холодно сказал:
