– Ну, ведь мы же с вами поняли, что он все перепутал? – заведующая подняла брови так, что они вышли за границы оправы очков. – Никаких интересных гобеленов у нас тут нет и не было. Если он имел в виду полесскую вышивку, национальные костюмы – другое дело… Вот тут, действительно, имеются удивительные образчики старинного ремесла.
– Нет, нет… – Александра сжала похолодевшие от волнения руки. Сердце колотилось так, что говорить она могла с трудом. – Речь не о костюмах, речь шла о двух гобеленах. Я перезвонила ему. Он абсолютно уверен, что видел в вашем музее два старинных гобелена, на которых были изображены единороги.
Слово было произнесено. Художница сидела неподвижно, ожидая грозы, но та приближалась лишь извне – за маленьким зарешеченным окошком, прорезанным в двухметровой стене старого иезуитского колледжа, рокотал приближающийся гром. На улице быстро темнело. «Сейчас хлынет!» – пронеслось в голове у женщины. Нелепые мысли о забытом, как всегда, зонтике, как ни странно, помогали ей выдержать повисшее в воздухе напряжение, сродни статическому электричеству.
Заведующая медленно сняла очки, положила их на папку с бумагами. Помассировала указательными пальцами лоб, слегка надавила на закрытые веки, затем широко открыла глаза и посмотрела на гостью, снисходительно и устало.
– Он путает, ваш приятель, мы же с вами это поняли. В нашем музее никогда не было таких единиц хранения. Может, он был в Париже, в музее Клюни? Вот там, действительно, есть серия гобеленов с единорогами. Но нам до Клюни как до луны.
– Я понимаю вашу иронию… – тихо ответила Александра, стараясь держаться со всей доступной ей кротостью. – Но он видел гобелены именно здесь. Я уточнила.
– Здесь? – Теперь заведующая отнюдь не пыталась иронизировать, ее взгляд и голос сделались серьезны. – Они видел их здесь, в марте? И ему их показала наша сотрудница?
– Ее звали Наталья.
– Да, Зворунская… – Заведующая встала и прошлась по кабинету: два шага в одну сторону, два – в другую. Размеры крохотного помещения, заставленного шкафами с ящиками для каталогов, не позволяли сделать еще хотя бы полшага. – Зворунскую я долго буду помнить. До чего своевольная была девица…
Остановившись у окошка, женщина с минуту молчала, склонив голову, словно прислушиваясь к приближающемуся грому. Александра ждала. Ее не оставляло чувство, что заведующая чего-то недоговаривает. «Боится… Она хочет говорить и боится! Не доверяет мне!»
– К Зворунской у меня в общем не было нареканий… – медленно, словно спотыкаясь о каждое слово, продолжала заведующая, по-прежнему глядя не на собеседницу, а в окно, обращаясь к переплету решетки. – Она была вполне пригодна для своей должности. Дерзкая, правда… Тихая-тихая, а потом вдруг такое скажет, что не знаешь, как отвечать. Ну, это у нее деревенское. Деревенские все такие, культурный налет у них тоненький, гонора много, самолюбие больное… Работала добросовестно. Потому я в отпуск и пошла в марте, обрадовалась, что наконец могу кому-то на три недели передоверить музей. У нас ведь с сотрудниками совсем не густо. А она вот что выкинула… Пустила снимать в хранилище постороннего человека, да еще какая-то темная история с гобеленами… Нет у нас никаких гобеленов, поверьте мне!
Теперь она прямо взглянула на Александру.
– Нет и никогда не было!
– Как же он мог видеть в запасниках то, чего там не было? – сдавленно спросила Александра.
– Он утверждает, что видел их в запасниках?
– Да! – твердо ответила художница.
– Ну, одно из двух: или он путает, или Наталья устроила какую-то аферу с этими гобеленами, якобы из нашего музея. Не рискну даже предполагать, какую и зачем. Остается только радоваться, что мы от нее избавились!
Александра молчала. Она чувствовала, что будет продолжение, и не ошиблась: покусав губы, не дождавшись от нее ответа, заведующая нерешительно произнесла:
– У меня ужасное подозрение. Она… не предлагала купить эти гобелены вашему знакомому?
– Я ничего не знаю об этом, – сдержанно ответила художница.
– Вот как… – проговорила заведующая. – Видите ли, если ваш знакомый ничего не напутал, и Зворунская показала ему в нашем хранилище какие-то посторонние вещи, то с какой целью, спрашивается? У меня только одно предположение: она могла выдать какую-то дрянь за музейную редкость, с целью наживы! Повторяю: у нас нет и никогда не было никаких гобеленов, вышитых ковров и прочего, если не считать вышитые народные костюмы!
– Зворунская была способна на такой фокус, как по-вашему? – спросила Александра. Мучительное волнение, терзавшее ее последние два дня, вдруг улеглось. Не было смысла сомневаться в правдивости заведующей. Нашлось объяснение тому, что никто не заподозрил огромной ценности гобеленов. «Их попросту не было в музее, не было никогда! Их никто в глаза не видел!»
– Я уверена, что она была способна еще и не на такое, – жестко ответила заведующая. – И снова повторяю: такие людям не место в музее. Счастье, что мы больше ее не увидим. Теперь я понимаю, почему она не очень-то упиралась, когда я ее увольняла. Рыльце было в пуху… Больше, чем я думала! Нет, какова аферистка! Хотелось бы мне знать, что за тряпки она показывала вашему знакомому! Их-то он не сфотографировал?!
– Кажется, нет… – Чувствуя, что отвечать на вопросы станет все затруднительнее, Александра поднялась со стула. – Вы уж простите меня, что явас беспокою… Но мне надо было прояснить этот вопрос с гобеленами. Теперь я понимаю, что тут какое-то темное дело.
На прощанье заведующая произнесла фразу, которая долго еще звучала в ушах у Александры.
– Помяните мое слово: мы с вами еще услышим и об этой девице, и об ее гобеленах с единорогами! Матерь Божья, что за молодежь… Откуда они, такие, берутся…
Когда Александра вернулась в зал, школьников уже не было. Усталая служительница, накинув синий халат, протирала плиты пола шваброй. Поравнявшись с нею, художница осведомилась, приходила ли сегодня Татьяна.
– Пришла, примерилась было рисовать, но скоро собралась и ушла, – подробно отчиталась та, оперевшись на швабру. – Сказала, что свет плохой.
– Верно, гроза будет страшная… – Александра глянула на окна. За ними было так темно, словно наступил глубокий вечер. – Куда же она пошла?
– Сказала – на воздух, церковь какую-то хотела быстренько, до дождя зарисовать, – сообщила служительница и, внезапно сделав заговорщицкое лицо, поманила Александру пальцем. Та нагнулась. – Ей кто-то звонил, она очень расстроенная после этого была. Прямо сама не своя, лицо белое… Сказала мне, что завтра уедет.
– Да, мы собираемся завтра ехать обратно, – подтвердила Александра. – А какую церковь она хотела рисовать? Куда пошла?
– Не знаю, не сказала… – пожилая женщина с сожалением покачала головой. – Что же вы так недолго побыли… У нас такие красивые места! К нам даже из-за границы приезжают…
– Жаль, но дольше побыть в этот раз не получилось, – Александра взглянула на часы. – Ну что, побегу-ка я на квартиру, пока не полило… Хорошо, что живем рядом. Наверное, Таня уже дома.
