Александра слушала, не прерывая, пытаясь понять, куда клонит подруга. На ее взгляд, подобный полураспад семьи никак не объяснял того, что Татьяна согласилась рискнуть жильем.
– И вдруг Алесь впервые за эти годы обращается ко мне с просьбой, понимаешь? – Женщина смотрела прямо перед собой, но вряд ли видела дорожки парка и сгрудившиеся на набережной старые плакучие ивы. – Мы давно перестали друг друга о чем-то просить, мы не нуждались друг в друге… Я не требовала у него денег на детей. Потому что это было глупо, он же ничего не мог толком заработать. У него не было просьб ко мне. И тут… Главное, он сказал, что оставил ту девушку – он знал, что я знала. И мне показалось, что мы все еще семья…
Последние слова она произнесла почти шепотом. Александра тяжело вздохнула, не решаясь что-то ответить.
– Я обрадовалась, непонятно чему! – призналась Татьяна. – У нас ведь дети, подростки все понимают, хотя мы с ними никогда этого не обсуждаем. Но они все равно чувствуют, что отца у них уже практически нет. И тут я подумала, а что, если правда он чего-то добьется и мы все снова будем вместе? Можно остаться здесь, можно уехать в Польшу, с деньгами везде можно хорошо прожить!
– Что ж, может, так и будет?
– Пока у меня ощущение, что я сделала самую большую глупость в своей жизни…
Она первая поднялась со скамейки, Александра последовала ее примеру. Солнце стояло уже высоко, но день был нежаркий, что особенно радовало после московского и питерского пекла. Александра прикрыла глаза, радуясь мягкому теплу и свету.
– Значит, ты едешь на этюды в Пинск и тебе нужно все необходимое, – сменила тему Татьяна. – Конечно, у меня найдется полный комплект. Да и не один! Табуретку, кажется, кто-то одалживал и не вернул… Но я тебе найду! А ты что, решила снова живописью заняться? Кажется, ведь говорила, что совсем писать бросила?
– Настоящий маньяк всегда возвращается на место преступления! – невесело пошутила Александра.
Она не стала разглашать подруге все детали своего путешествия, потому что это была уже тайна клиента, которую она всегда берегла свято. Но ей самой было нелегко признать, что «поездка на этюды», еще десять лет назад не представлявшая для нее ничего экзотического, бывшая самой обычной частью жизни, теперь затевалась только для отвода глаз. Это уязвляло художницу – именно так она по привычке себя называла, хотя давно уже не брала кисть, чтобы написать самостоятельное полотно, промышляя реставрациями, бесконечными и большей частью малоинтересными.
– А знаешь что? – с внезапным воодушевлением воскликнула Татьяна. – Ведь я могу поехать с тобой! В самом деле, дети разъехались, дочь ушла в поход на байдарках, сын в Германии, я две недели буду одна! Тем более у меня сейчас вынужденный отпуск, сама понимаешь, лето, мертвый сезон, торгов совсем нет… Да и кисть в руки давно не брала, почему бы и не вспомнить старое… Все-таки отвлекусь! А то с ума сойти недолго, мысли крутятся вокруг одного и того же! Ну, как? Берешь меня с собой?
Александра ответила не сразу. Она замялась, пытаясь прикинуть, помешает ей присутствие подруги или, напротив, поможет? «С одной стороны, это, конечно, свидетель, пара глаз, которая всегда будет рядом… Глаз и ушей. И она-то знает, что я давно не занимаюсь живописью, а торгую антиквариатом, стало быть, как только я начну интересоваться хранилищем музея, вся моя легенда рухнет! Я смогу, быть может, обмануть директора музея, но не Таню. Как минимум, я не смогу выдать себя за другую личность, ведь тогда Таня захочет объяснений. А как я с ней объяснюсь? Это не моя тайна. Потом она узнает, что музей был обворован, хотя Павел и утверждает, что никто ничего не заметит. Хотелось бы знать, как он себе все это представляет! Мне он толком ничего не рассказал. Так или иначе, когда-нибудь все выяснится, и найдется свидетельница, которая сможет подтвердить мое участие в деле. С другой стороны… Она ведь мне может даже оказаться полезной! Несведущий человек куда убедительней того, который желает что-то скрыть. Она может задать пару вопросов вместо меня, и ей ответят скорее, чем мне… Тем более она своя, не приезжая!»
Татьяна ожидала ее ответа с явным волнением. Очнувшись от своих тревожных мыслей, Александра взглянула в лицо подруге и увидела, что та едва сдерживает обиду и разочарование.
– Но конечно, если ты хочешь побыть одна… – с деланым равнодушием начала Татьяна, готовя себе путь к отступлению.
Художница шутливо ударила ее по руке:
– Да перестань, я совсем не потому задумалась! Просто прикидываю, не впадаем ли мы с тобой за компанию в детство? Тоже мне, Ван Гог с Гогеном на этюдах в Арле!
– А вот этого не надо! – полушутя-полусерьезно воскликнула Татьяна, прикрывая рукой ухо. – Помнишь, чем там у них эта идиллия кончилась?!
Ехать решили тем самым вечерним поездом, который заранее облюбовала Александра. То, что в Пинск они приезжали на рассвете, подруг не смущало – Татьяна, привыкшая разъезжать по республике во время своих командировок, была уверена, что они в любое время суток заселятся в семейную гостиницу, каких в городе было много. Гостиницу она забронировала тут же, в парке, открыв планшет. И в целом, как и рассчитывала Александра, старая приятельница оказалась незаменима: едва войдя с гостьей в квартиру, Татьяна немедленно собрала два полных комплекта, в которых было все, что нужно художнику при выезде на этюды. У нее в кладовке нашлось все: полевой мольберт, планшеты, этюдник, ящики для красок… Александра сперва наблюдала за ее хлопотами с грустной улыбкой, но потом увлеклась и принялась помогать собираться в дорогу. Перебирая кисти, отбраковывая облысевшие и засохшие, замачивая в растворителе те, что еще годились в дело, сортируя тюбики с красками, выбирая те, у которых еще не истек срок годности, она никак не могла избавиться от ощущения, что во всех этих действиях было нечто призрачное.
«Мне ведь и в голову не приходит, что я, в самом деле, могу что-то написать… – с горечью думала она, следя за воодушевленными сборами подруги. – А вот Таня, похоже, верит еще в себя, как в художника! У меня же сам образ мыслей стал другим… Я думаю как преступник! И даже не из-за денег, нет, мне хочется своими глазами увидеть эти гобелены… Иметь отношение к их обнаружению. К их спасению – я ведь уговариваю себя, что вся эта авантюра не что иное, как спасение двух прекрасных шедевров средневекового искусства от забвения, плесени и моли… Хотя Павел одержим самой простой идеей – вернуть гобелены себе. Не уверена даже, что он сдержит слово и позволит мне с ними как следует ознакомиться… Зачем ему это? Давить на него будет бессмысленно, пригрозить нечем, он просто рассмеется мне в лицо. Он же понимает, что я никому не проговорюсь, в чем приняла участие, и потому буду молчать!»
– Я к тебе обращаюсь, а ты витаешь в облаках! – донесся до нее укоризненный голос подруги. Опомнившись, Александра подняла глаза:
– Прости?
– Я говорю, что музей-то там, в Пинске, маленький, и копировать там особенно нечего, – повторила Татьяна, запирая ящик с красками. – Мы ведь будем, судя по всему, работать на пленэре?
