— Удачи, Лёня.
— Спасибо.
Я жадно пью самый популярный в мире напиток, задуманный —
вот смех-то! — как средство от поноса. Урман считал, что у меня есть ещё пять
часов. Теперь осталось четыре. Почти чувствую, как где-то вдалеке, на других
континентах, скрипят мозги чиновников всех мастей, начиная осмысливать феномен
Неудачника. Скоро тридцать третий уровень «Лабиринта» прикроют. Скоро за
Неудачником устроят охоту. Неважно, кто он, человек или программа. Я его
вытащу.
— Вызови мне такси, — говорю я, и выхожу из квартиры.
Спускаюсь в чистеньком светлом лифте, открываю дверь подъезда.
Меня поджидает старый «Форд». Водитель — прилизанный юноша в
белой рубашке. Копия того, что я убил два дня назад, проникая в «Аль-Кабар».
Мне даже стыдно становится при виде его доброжелательной улыбки.
— Публичный дом «Всякие забавы»! — рявкаю я.
100
Наверное, Вика уговорила Мадам сделать для меня особый
статус. Во всяком случае, когда я вхожу в холл, там уже сидят трое мужчин. Все
вскидывают головы — у всех в глазах смущение и испуг. Друг друга они не видят,
а двое даже частично пересекаются в пространстве, напоминая уродливых сиамских
близнецов.
Эти двое — статные голубоглазые брюнеты, стандартные тела из
набора «Виндоус-Хоум». Видимо, надеты в целях маскировки. Третий — смуглый
здоровяк, выбритый наголо. Сближает их всех лишь взгляд. Словно у человека,
пойманного за выдавливанием прыщей.
Видимо, я теперь на правах сотрудника борделя? Вижу сразу
всех посетителей, могу проходить в служебные помещения?
— Привет! — говорю я, вяло вскидывая руку. Все трое быстро
кивают. Один с деланно-небрежным видом откладывает зелёный альбом, другой
отшвыривает фиолетовый.
Лишь бритый здоровяк упрямо продолжает листать чёрный
альбом, с любопытством разглядывая фотографии.
Я подхожу к охраннику. Он послушно распахивает передо мной
дверь, и я выхожу из холла, избавляя посетителей от душевных мук.
Провожать меня не собираются, но дорогу я помню. Коридор
пуст, часть дверей открыта, часть — нет. Из одной доносятся взрывы хохота. За
дверью — беседка, окружённая цветущей сакурой. В небе — нежаркое весеннее
солнце, вдали — конус Фудзи. В беседке пьют чай две девушки, при виде меня они
беззаботно машут руками:
— Стрелок, привет! Чаю хочешь?
— Н-нет, — бормочу я, быстро удаляясь. Ещё из одной двери
высовывается абсолютно голая девчонка. Но стеснения у неё нет и в помине.
— А Вика занята! — говорит она. — Может, посидишь у меня? А
то ску-у-учно!
Никакого намёка в словах девчонки нет. И мысль о сексе
возбуждает её не больше, чем процесс вдоха-выдоха. Но что-то такое страшное
есть в самой ситуации… в этих весёлых, дружелюбных, молодых девушках…
Я вдруг понимаю, что напоминают мне эти девочки.
Какую-то старую фантастическую книжку про весёлых молодых
людей, занимающихся любимым делом, днюющих и ночующих на работе, дружелюбных,
всегда готовых помочь товарищу, неспособных сказать друг о друге плохое слово…
Это как кривое зеркало. Фальшивое отражение. Зло надело
одеяния добра — и, странное дело, они оказались впору!
— Спасибо, я всё-таки у неё подожду! — отчаянно улыбаясь
отвечаю я. — Спасибо!
Девушка корчит жалобную гримаску и исчезает в своей комнате.
А я иду дальше.
Пока не встречаюсь взглядом с черным котёнком на фотографии.
— Мяу! — тихонько шепчу я, толкая дверь. Котёнок открывает
рот, тихо мяукает в ответ и вновь замирает.
Горная хижина пуста, лишь ветер из открытого окна треплет
короткие занавески. Облокотившись на подоконник, долго смотрю на горы.
Нет, это невероятно. Создать целый мир, в полном
одиночестве! И не ради денег и славы, не на заказ — просто для себя. Не для
того, чтобы войти в этот мир.
Лишь знать, что он есть. Рядом, за окном. Искрящийся снег
вершин, бескрайняя синь неба, камни на склонах, чёрный мох под соснами, парящие
в небе птицы и снующие по деревьям белки. Мир тишины, чистоты и покоя. Мир, в
котором не придумано слово «грязь».
Мне кажется, что Неудачнику он мог бы понравиться.
Очень надеюсь, что понравится…
— Лёня?
Вика входит неслышно и застаёт меня врасплох.
— Извини… тебя не предупредили?
Она качает головой.
— Мне захотелось с тобой посидеть. Чуть-чуть, — я невольно
начинаю оправдываться. — У тебя… всё в порядке?
Вика кивает.
— Не стоит так часто нырять в глубину, — говорю я, подходя.
— Ты хоть перекусила?
— Немножко. Клиентов сегодня — море.
Она не отводит взгляд. Она привыкла считать это работой.
А со мной что-то не так. В груди — холодный ком, сыпучий и
колкий, как снег на морозе. Я глотаю воздух, и говорю:
— Неужели тебе необходимо так много работать… Мадам?
Вика отходит к окну. Спрашивает, не оборачиваясь:
— Как ты узнал?
— Почувствовал.
— Уходи, Леонид. Уходи навсегда, ладно?
— Нет.
— Какого дьявола ты ко мне привязался? — кричит Вика,
поворачиваясь. — Зачем тебе подруга-проститутка? Проваливай! Мне это всё
нравится, ясно? Трахаться по сто раз в день, менять тела, командовать
девчонками и делать вид, что я одна из них! Ясно? Ясно тебе?
Я просто стою и жду, когда она выкричится. Потом подхожу и
становлюсь рядом у окна.
Говорить сейчас нельзя, и касаться Вики тоже не стоит, а
молчать опасно, но выхода нет, и я жду. Сам не зная, чего.
Горы вздрагивают, и пол под ногами начинает трястись. Вика
вскрикивает, хватаясь за подоконник, я хватаю её за плечо и упираюсь свободной
рукой в стену. Земля трясётся. Снежные шапки оплывают белым дымком, вытягивают
вниз щупальца лавин. Мимо окна с грохотом проносится огромный валун.
— Мамочка… — шепчет Вика, садясь на пол. Она скорее
возбуждена, чем напугана. — Пригнись, Лёня!
Я падаю рядом с ней, и вовремя — в окно бьёт хороший заряд
каменной шрапнели.
— Баллов пять! — кричит Вика. — Семь!
— Восемь! — поддерживаю я. Вряд ли она видела настоящие
землетрясения, иначе бы не веселилась.
Пол хижины ещё трясётся, но уже слабее, мелкой конвульсивной
дрожью.
