Когда-то я думал, что компьютерщики из телесериалов — это
придуманные характеры. Если бы! В жизни они тоже есть.
— Но вот к той, беленькой, лучше и не подходи! — добавляет
он. — Она в меня втюрилась, уже с полгода сохнет.
Бедная девушка, не подозревая о своей тяжёлой судьбе,
хохочет, обнимаясь с подружкой.
— Или, может, за Наташкой приударить… — размышляет Маг. —
Они тут все такие влюбчивые!
Он подхватывает свой ликёр и приплясывающей походкой
движется к веселящейся блондинке. А я пользуюсь моментом, чтобы смыться.
101
Видимо, я делаю пару лишних кругов на винтовой лестнице, и
поэтому спускаюсь в холл. Давешних посетителей нет. Наверное, уже вкушают
радости жизни.
Только какой-то парень стоит у стола, листая чёрный альбом.
Невысокий, сутулый, с лицом изголодавшегося сурка, длинными прядями волос,
выбивающимися из-под надвинутой на глаза кепки.
Я прохожу мимо, к двери в служебные помещения, когда до меня
доходит. А парень уже откинул альбом и неторопливо двигается к выходу.
— Кепочка! — окликаю я его.
Он останавливается и медленно оборачивается. Глаза пустые,
жизнерадостные как у варёной рыбы.
— Ты — Кепочка, — повторяю я.
Ни малейшей реакции. Парень лупится на меня пустым взглядом.
— Ты мне не нравишься! — с нежданной радостью говорю я. —
Слышишь? Ты мне очень не нравишься.
— Три раза «ха-ха», — отводя блеклый взгляд, отвечает
Кепочка. И вновь поворачивается к двери. Любопытства в нём нет в принципе.
Но, по крайней мере, земляк.
— Стой! — кричу вслед, и он останавливается. Равнодушно
ждёт. — Тебе не следует больше приходить сюда, — говорю я.
Кепочка ухмыляется. Первая эмоция на его лице — но она такая
механическая, словно я общаюсь с программой, а не с человеком.
— Чего ты здесь добиваешься?
Кажется, это тот вопрос, на который он готов ответить.
— Некоторые исследования групповой психологии.
— Проводи их в другом месте.
Белесые глаза обшаривают меня с ног до головы.
— Ты здесь работаешь?
— Нет.
— Значит — мутант.
Я теряюсь от этой странной характеристики, и Кепочка
поясняет:
— Утрата социальной и этической ориентации. Распад личности.
Какая неизбежная и отвратительная метаморфоза.
Уже открывая дверь он добавляет:
— Неинтересно…
…Голос Вики догоняет меня на выходе:
— Подожди, Леонид. Не надо!
Прийти в себя — довольно трудная задача. Оказывается, моя
правая рука вцепилась в пояс, а левая сжата в кулак. Смотрю на Вику, ощущая,
как медленно спадает ярость.
— Это был Кепочка? — уточняю на всякий случай.
— Да.
— Кажется, я начинаю понимать вашу реакцию…
— Остыл? — интересуется Вика. — Молодец. Пойдём.
Мне уже не по себе от недавней вспышки. Странно, не ожидал,
что меня можно так легко завести — ничего, в общем-то, не значащими словами.
— Кто он такой, Вика?
Она чувствует, что на этот вопрос придётся дать ответ.
— Ничего особенного. Просто человек, считающий себя вправе
судить окружающих.
— Например — виртуальных проституток?
— Не только. Я знаю ещё пару мест, где Кепочка ставит свои
эксперименты.
— Он что-то говорил о психологии…
Непонятно почему, но эти слова Вику смешат:
— Личность, неспособная к созиданию, обязательно ищет
оправдания деструктивному поведению. Очень часто они принимают форму
отстранённого наблюдения за несовершенствами мира. Особенно за такими, как наш
бордель…
Мы входим в дверь, с которой улыбается чёрный котёнок, и
Вика продолжает:
— Психология, в общепринятом понимании, крайне простая
наука. Люди, неспособные самостоятельно вбить гвоздь или срифмовать пару
строчек, ни капли не сомневаются в своей способности понимать — и судить
других. В крайних проявлениях это становится смыслом жизни и источником
самоутверждения.
— Кто ты, Вика?
— Психолог. Кандидат наук, если тебе интересно.
Она садится, стряхнув со стула каменную крошку. Комната
после землетрясения явно нуждается в уборке. Поскольку второго стула всё равно
нет, я опускаюсь на корточки.
— А тема твоей диссертации?
— «Сублимация аномальных поведенческих реакций в условиях
виртуального пространства».
Словно извиняясь, она добавляет:
— Принято формулировать таким языком.
Вот оно что…
— Ты изучаешь таких, как Кепочка? — спрашиваю я. — Настоящий
охотник за охотниками липовыми?
— Нет. Уже давно нет, Лёня. Изучать было интересно полгода,
год. А сейчас — все они на одно лицо. И Кепочка, и остальные подобные ему. Все
патологии едины, и если ты знаешь одного психопата, то можешь предсказать
поведение тысячи.
— Тогда зачем…
— Потому что они есть. Здесь деструкция, прущая из них,
может причинить боль одному, нескольким людям. В реальной жизни они оставят за
собой след из сломанных судеб, отравленной любви, осмеянной дружбы. Может быть,
даже из крови. А здесь они безвредны. Весь их гонор, звериные реакции, интриги
и самомнение — пыль. Пыль на ветру.
— Но ведь тебе тяжело — здесь!
— И что с того? Больно не мне настоящей. Больно мне
нарисованной.
— Вика…
— Я тебя прошу — не вмешивайся в дела заведения. А то Мадам
снимет твой доступ.
Она улыбается, и я теряюсь.
— Ладно. В заведении я в ваши дела не вмешиваюсь.
— А за его пределами?
— Это уже вопрос личной свободы.
Вика разводит руками.
— Леонид, тебе сколько лет?
— Меняемся? — быстро спрашиваю я. — Информация на
информацию?
В виртуальности никто не афиширует свои биографические
данные. Но Вика даже не подозревает, насколько их не привык афишировать я.
— Хорошо. Мне двадцать девять, Леонид.
