Продолжавшая стоять посреди комнаты Гретхен — актер не предложил ей даже присесть — от такой беспардонности чуть было не выплеснула водку в лицо невеже-нарциссу, но вовремя вспомнила наставления Мозера: «клиент всегда прав».
Изобразив на лице улыбку, Гретхен приблизилась к актеру.
— А что ты стоишь, деточка? Садись ко мне на колени! Выпьем, поговорим, а потом займемся любовью…
И Габен стал рассказывать о своих интимных отношениях со знаменитыми актрисами. С Марлен Дитрих, когда она еще выступала под своим настоящим именем — Мария Магдалена фон Лош. С юной Вивьен Ли и Гретой Густафсон, ставшей впоследствии Гретой Гарбо…
…Сделав пару глотков, Габен вдруг умолк, заметив, с каким отвращением слушает его откровения Гретхен.
— Ну да ладно, девочка, оставим в покое иноземный секс — займемся родным… У нас ведь он называется «любовью», не так ли?
В дальнейшем Гретхен узнала, что была не единственной любовницей Габена во время его короткого пребывания в Вене. Француз был убежден, что уже самим предложением провести с ним ночь он осчастливливал намеченных им к соитию женщин, независимо от их возраста и социального положения.
Рицлер буквально упивалась тайным злорадством, наблюдая, как жертвами гипнотического обаяния, чрезвычайной самоуверенности и душевной наглости Габена становились звезды европейского экрана. В конце концов она поняла, что именно на этих качествах он построил свой имидж беспроигрышного сердцееда.
Вместе с тем Гретхен отметила, что в сравнении с ее последующими любовниками из мира артистической богемы Габен был чрезвычайно скуп — чего стоила одна гостиница, где ей довелось побывать! А уж; о деньгах за любовные утехи ему лучше было не говорить. Мозеру он устроил грандиозный скандал, едва тот заикнулся о денежной компенсации за проведенную ночь с его «подопечной». Габен пригрозил отказаться от роли и уехать в Париж, если Мозер посмеет настаивать. Начинающий актер уже тогда мнил себя звездой мирового масштаба, считая, что не он, а любовницы должны платить ему.
— Если за любовь я должен платить, — кричал он, театрально заламывая руки, — то какая ж, к черту, это любовь?!
…Мозер спорить не стал. Он просто отвел в сторону страдающего манией величия лицедея и, показав ему свидетельство о рождении Рицлер, предложил самому решить, что лучше: оказаться в тюрьме за совращение малолетки или заплатить по счету.
Выяснилось, что Габен лишь в кино был мужественным и непоколебимым, а в жизни — трусливым бахвалом. Заплатил даже больше, чем требовал Мозер. Именно тогда сутенер и наставник Рицлер произнес сакраментальную фразу, ставшую впоследствии крылатой:
— Французы придумали слово «любовь», чтобы не платить денег!
«ДЕВОЧКА НАПРОКАТ» ИДЕТ ПОД ВЕНЕЦ
Совсем по-иному вел себя с Гретхен еще один секс-идол женской половины западного мира, знаменитый «певец парижских бульваров» Морис Шевалье. С ним Рицлер познакомилась по заданию Шелленберга, когда шансонье приехал в 1936 г на Берлинские Олимпийские игры, и с первого взгляда влюбилась в него.
…Едва Мозер представил Гретхен Шевалье, его глаза наполнились нежностью, и он сразу предложил ехать к нему в гостиницу, несмотря на то, что на вилле собралась большая компания берлинских «тузов», чтобы отпраздновать день рождения Пауля.
Гретхен кокетливо согласилась, но попросила подождать ее, пока она предупредит Мозера об уходе. Вернулась с Паулем, который отвел Шевалье в сторону и стал шептать ему на ухо. Шансонье покивал головой, молча вытащил бумажник, швырнул к ногам Пауля пачку банкнот, подхватил Гретхен под руку и умчал ее на своем серебристом «ягуаре» в фешенебельную гостиницу «Бристоль».
…Пробившись сквозь толпу поклонниц и журналистов, они вошли в номер, который занимал почти половину этажа.
Первым делом Морис предложил спутнице выпить своего любимого коньяка «Remi Martin».
Они долго говорили о чем-то бессмысленном, но им обоим приятном и важном. Выпили еще и еще раз. Потом долго танцевали под его песни, записанные на дисках, которые он всегда возил с собой…
Ужин заказали в номер. Морис был очень внимательным партнером. За ужином почти не ел — с истинно французской галантностью ухаживал за Гретхен и развлекал ее шутками и анекдотами. Говорили по-французски, чему шансонье был несказанно рад. Пояснил, что его песни и секс не могут заменить речевого общения с понравившейся женщиной, и он впервые встречает партнершу-иностранку, свободно говорящую на его родном языке.
Вдруг они одновременно пришли к мысли, что настал час вкусить плодов любви. А то, что она была обоюдной, Гретхен не сомневалась — в глазах Шевалье вновь вспыхнул огонь страсти и глубокого чувства…
…Гретхен молча сдернула блузку на ковер, до подмышек подняла подол широкой юбки, с остервенением рванула ажурные трусики, явив на свет божий две молочно-белые ляжки, скрепленные наверху черным треугольником, и с едва заметной улыбкой застыла посреди комнаты.
— О, Господи, какая же ты красивая! Как пахнет от тебя чистотой весеннего дождя, горьким медом и… розами!
Шевалье, вмиг захмелевший от предвкушения близости, шагнул к Гретхен, прижал к себе и ощутил под пальцами упругую бархатную грудь, которая казалась ему огромным персиком.
— Чему ты смеешься? — прошептала она.
— Я счастлив, — еле шевельнулись его губы. Подняв девушку на руки, он тут же опрокинул ее на ковер. Крепко держась за его шею, она прошептала:
— Я люблю тебя, Морис…
Ее губы были закушены, а в уголках глаз метались бесовские искорки. И когда он вошел в нее до упора, она зажмурилась, сладко и глухо замычала.
«Она — моя!» — мелькнула у Шевалье мысль и тут же погасла кометой, потому что он почувствовал, как мука наслаждения перетекает из ее чресел в него, и водоворот нечеловеческой страсти отключил сознание…
* * *
Они провели несколько романтических часов. Шевалье был нежен и деликатен, и, несмотря на свой почтенный возраст — ему было около пятидесяти — неутомим и ненасытен.
Гретхен, испытывая к французу доселе неведомое ей чувство искренней любви и нежности, вдруг сказала:
— Морис, ты неугомонный гастролер, перепробовавший женщин всех рас и национальностей. Скажи, верна ли легенда о русской женщине, как о самой сексуальной и, в то же время, преданной?
— На мой взгляд, — ответил стареющий кумир, — женщины белой расы, а значит и русские, обладают более изощренной сексуальной фантазией. Моя богатая эротическая практика — тому свидетельство. Сдержанные и даже флегматичные с виду шведки, датчанки и немки гораздо более изобретательны в сексе, чем турчанки или ливанки… А о преданности русских женщин мне нечего сказать — у меня нет опыта общения с ними!
Шансонье вдруг умолк, недоверчиво посмотрел на Гретхен, потом резко произнес:
— Или ты морочишь мне голову, Гретхен, или любовь к тебе лишила меня разума! Ты же — немка, а почему спрашиваешь о моих впечатлениях о русских женщинах?!
