Им эти мои слова понравились, потому что тогда получалось как бы по-моему и как бы по-ихнему: идти на Глебск, но это после, а сперва всем по домам. На том мы и порешили, ударили по рукам и разошлись. Каждый думал, что потом его, а не другая правда верх возьмет.
Все домой — и я домой, в свою Малую Зятицу. Но только я туда прихожу, только сажусь за стол, беру ложку…
А за мной уже бегут, уже зовут:
— Поважаный Демьян! Пан зыбчицкий судья на Сымонье пришел, пошел следы вынюхивать, с ним гайдуки, как быть?
Как, думаю! Да как еще! И его, гада судью, с гайдуками, туда же — в озеро! Встаю и строго говорю:
— Собирайтесь, братки.
Других рядом не было, я взял одних своих, зятицких, и пошел, побежал напрямки до Сымонья, до пана судьи.
Но поздно мне сказали, не успел я до пана судьи: он от Сымонья уже в пущу занырнул. Мы кинулись за ним. Шли по следам, дошли до Яромы-полесовщика. Видим, там зыбчицкие гайдуки, они сидят настороже во флигеле, их семеро, они при аркебузах. А у нас только косы да вилы. Как быть? И где сам судья? Я послал Трахима до Яромы. Тот подполз под его хату, брякнул в дверь. Ярома вышел к нам в кусты. Я у него:
— Где пан судья?
А он:
— Уже уехал.
— Куда? Зачем?
— Не докладывал.
— А чего он здесь нюхал? И что вынюхал?
— Да ничего такого, — нагло говорит Ярома. —Сходили мы до пана Цмока, он там к нему в нору лазил.
У меня глаза по яблоку! К Цмоку! В нору! Ого! Говорю:
— Ну и что?
— А вылез обратно, язви его душу. Злобный такой! Потом опять ко мне пришли, он здесь перекусил, потом соснул, потом уехал дальше. Сказал, очень спешит.
Я молчу. Э, думаю, пан судья у Цмока был в норе, и Цмок его не тронул. Вот дивное дело! Но Яроме верить можно, даже нужно, Ярома известный ведьмак. Такого только разозли, так он тебя в трухлявый пень оборотит, а то и еще того хуже. Вот я и молчу, думаю. Потом, придумав, говорю:
— Ладно, Ярома. Говоришь, что у тебя здесь Цмок живет. Это мне очень интересно. Я скоро вернусь, и ты мне его обязательно покажешь. А пока что у меня есть очень срочное дело до пана судьи. Сиди, Ярома, жди меня. Я мигом!
С тем мы тогда от него и ушли, пошли за паном зыбчицким судьей. Скоро шли, и не дорогой, а напрямки, и нагнали его, а после даже забежали наперед, а после ш-шах! — и кинулись на него сразу со всех сторон!..
Брехать не буду — пан судья не наполохался, держался он добро, кнутом отбивался. Думал, мы хотим его убить. Но разве мы варьяты? Как же мы будем его убивать, если его сам Цмок, Ярома говорил, не убивал? Значит, мы это понимали, Цмок хотел, чтоб он пока был жив. Вот и мы тоже оставили его в живых, только на ум поставили, сказали… Нет, это я сказал:
— Иди и всем своим скажи: сюда, в нашу дрыгву, не суйтесь, поганое панство. И Цмока нашего не трогайте. А кто его тронет, того закопаем. У нас лопат много, а к лету еще больше будет!
С тем тот Стремка и уехал, мы его не тронули. А что! Как пан Цмок, так и мы. После я также повелел не трогать пана Юзафа, потому что и его пан Цмок не тронул. А остальных, я сказал, косите, как репей! Они так и косили.
Но косили — это было после. А тогда мы развернулись и скорым ходом пошли до Яромы. Уж очень мне тогда хотелось поскорей увидеть Цмокову нору.
Вот пришли мы до Яромы. Трахим опять под его хату сползал, вызвал. Ярома вышел к нам в кусты, посмотрел на нас и спрашивает:
— Ну и как пан судья? Жив-здоров?
— А зачем мне было его убивать? — говорю. — Он мне еще пригодится. Я его к себе на службу взял.
— На какую?
— А я послал его в Глебск до Великого князя, чтоб он там ему сказал, кто у нас в пуще хозяин.
— А кто у нас хозяин? Ты, что ли?
— Зачем я, когда Цмок! — говорю. — Вот я и велел пану судье передать всем остальным панам, чтобы они сюда больше не совались и нашего Цмока не трогали, а не то я их всех в дрыгву закопаю.
Ярома ухмыляется.
— Что, — говорит, — будешь теперь Цмока от них защищать?
— Да, — говорю, — а что?
— А он тебя просил?
— Чего?
— А его защищать. Он что, ты думаешь, без тебя, что ли, не справится? Га! Га! Нужна ему твоя защита, га!
Я разозлился, говорю:
— Ты мне не гакай! А то не посмотрю, что ты ведьмак, а возьму, своей души не пожалею…
Но тут я опомнился и замолчал. А Ярома говорит:
— Га, га, га! Твоя душа! Кому она нужна?! Как и твоя защита! Га, защитничек! Да, может быть, наш пан Цмок-господарь тебя и знать не пожелает, а ты к нему лезешь! А что! Цмок до себя берет не всякого, Демьян, ой, не всякого! Меня вот не взял. И даже Цимоха, дрыгва ему пухом, не взял. А то тебя. Га, диво!
Сказал — и смотрит на моих зятицких. Мои зятицкие молчат: они и ведьмака боятся, и меня. Я тогда:
— Ат, Ярома, дери твою гриву! Чего мы здесь стоим, лясы точим? Я для чего сюда пришел? Да для того, чтоб ты, как обещал, сводил меня глянуть на Цмока. Так и давай веди!
— И поведу!
— И веди!
— И хоть вас поведу, мне чего! Но только сразу говорю: Цмок — строгий господарь, особенно когда не в свой срок проснется. Так что если он кого сегодня вдруг задавит, вы на меня потом не обижайтесь. Ясно?
Мои все молчат, им все ясно. Я тогда говорю:
— Ну, я один пойду. Мне одному не ясно.
Он меня одного и повел, а мои зятицкие остались. Может, оно и правильно, чего им там было делать?
А я делал вот что. Идем мы, я смотрю: Ярома глянет на меня и усмехается, глянет и усмехается. Мне стало обидно, и я говорю:
— Ты, я вижу, думаешь, я дурень. Ну что! Может, я в твоем деле и дурень, Ярома. Да, я не ведьмак, я не умею ворожить и другого такого ничего не умею. Зато я не сижу, как ты, один в одном углу, а хожу по всей нашей пуще и знаю, что и где творится. И почему это творится. А творится у нас вот что: ты небось слыхал, почему покойный княжич Михал хотел Цмока убить? — Он, Ярома, молчит, а я дальше: — Слыхал, слыхал, я знаю! Это чужинцы его подучили. Ты, говорили, пришли нам его, Цмокову, шкуру, а мы тебе за нее пять тысяч битых талеров отвалим. Михал, дурень, на такие деньги спокусился, пошел Цмока убивать, шкуру с него сдирать. Теперь того Михала нет. Это добро. Тогда они опять: даем сто тысяч, князь Сымон, только пришли нам ту шкуру. Пошел и тот Сымон. И он теперь в дрыгве, и это тоже добро. А тогда они опять, уже в сам Глебск посылают послов, те послы говорят: а дадим миллион! И от царцев еще миллион, это два. Только, Великий князь и все ваше ясновельможное крайское панство, пришлите нам ту шкуру, будет вам за это аж два миллиона. Вот какие там теперь, в нашем Глебске дела. Слыхал, Ярома? А теперь я тебя послушаю: скажи, спокусятся наши нелюди на те два миллиона или откажут, скажут, что им наш Цмок и весь наш Край много дороже?
