Вот что он мне тогда сказал. А я ему на это ничего не ответил. А что мне было ему говорить? Я же никогда не был возле Источника, я же только слышал о нем с чужих слов, и то от таких же, как я сам, которые тоже никогда его не видели. А Хальдер, который видел его, мне ничего о нем не рассказывал. Потому что Хальдер дал такое слово, Хальдер поклялся Хрт молчать. Тогда, подумал я, Хрт был еще жив, а теперь, когда он мертв, клятва уже не имеет силы, Хальдер теперь, возможно, и сказал бы мне что-нибудь, но ведь теперь и Хальдер мертв! Вот о чем я тогда подумал – и продолжал молчать. А зато Владивлад вдруг опять заговорил – и сказал вот такие слова:
– Я хочу рассказать тебе одну историю. Мне это нужно сделать обязательно! Когда я расскажу ее, ты тогда поймешь, почему это так. А пока ты должен меня выслушать. История, честно признаюсь, не короткая, но ты уж наберись терпения. Так вот. Жил один ярл, и был у него град, была своя земля и была своя дружина. Но град был небольшой, земля неплодородная, а в дружине было всего сто мечей. Ярл, как ты понял, жил бедно. А еще он очень не любил своих соседей, которые жили богаче его. Он бы пошел на них войной, разбил бы их и взял богатую добычу, и отнял бы у них земли, нагнал бы себе тьму рабов, и отстроил бы град, и возвел бы новый терем. Вот о чем мечтал ярл! Но не было у ярла сил. И он тогда долго, очень долго думал. Он сомневался, да! А после он всё-таки решился – и стакнулся с пропащим чурычьем. И стал он с той поры и ворожить, и наговаривать, и заклинать, и проклинать, напускать хворь, мор, голод… Словом, было тогда всякого. А после он стал ходить в походы и малой силой бить большую силу. И град его разбогател, и земли стали тучными, а в дружине стало десять сотен воинов. Вот как все сразу тогда изменилось! То есть всё как будто стало хорошо. Вот только одно стало плохо – ярл очень быстро старел! А так, кстати, бывает всегда со всяким, кто стакнется с чурычьем. И вот, может, тогда сорок, сорок два года ему было, не больше, а он был уже совсем развалина! Так одряхлел, что и вставать уже не мог, и говорить не мог, есть по нормальному не мог, и поэтому его кормили, как младенца, из рожка. И вот лежал тот ярл, по целым дням молчал, о чем-то крепко думал. Потом призвал к себе пропащее чурычье, стал от него отрекаться и просить, чтобы они забирали все, что было нажито с ними. Но только чурычье ничего брать обратно не стало, а только посмеялось и ушло. И все осталось по-прежнему. Тогда тот ярл не стал ни есть, ни пить, а только лежал, молчал и ждал своей смерти. Но смерть не шла. Ярл весь высох, стал как живой скелет. Так миновала зима, затем весна, а он никак не умирал. Тогда он повелел, чтобы к нему призвали ярлича. А ярличу, его сыну, было уже семнадцать лет. Он был крепок и храбр, он чтил Хрт и Макью, соблюдал законы. И знал: его отец колдун. Это, конечно, бесчестие. Но ведь это родной отец! И вот ярлич пришел к отцу. Отец сказал: «Сын, ты пойдешь к Источнику и принесешь оттуда меч». – «Отец! – испуганно воскликнул сын. – Но ты же сам мне говорил…» – «Да, – перебил его отец, – я это говорил. Но то было раньше. А теперь я говорю вот что: пойди к Источнику и принеси мне оттуда меч. Потому что только меч Источника может меня спасти». И сын – на то и сын, он не посмел спорить с отцом. И отец подробно обсказал, как следует идти к Источнику, и как развеять Марево, и прочее. И сын пошел. И сын пришел к Источнику, взял там меч и вернулся. Отец, увидев меч, сразу просветлел лицом и даже поднял руки, и жадно схватил меч, долго рассматривал его и поглаживал лезвие… а сам все молодел лицом и молодел, морщины исчезали, а потом на щеках даже появился румянец, и руки наливались силой, и сам он весь крепчал, и расправлял плечи, а после встал и, держа меч перед собой, начал ходить по горнице, и он ступал твердо, уверенно, и меч в его руке сверкал, сверкали и его глаза, и он уже размахивал мечом – и меч свистел, будто рассерженная змея, а ярл смеялся и говорил: «Вот и мое спасение! Вот и мое спасение!», а после вдруг остановился, приставил лезвие к груди и – р-раз! – упал на меч – и прохрипел: «Спасение! Спасе…» И сразу умер. Вот и все!
И тут Владивлад замолчал. Глаза его сильно блестели, а все его лицо было в поту. И его била дрожь, и ему крючило пальцы. Вот, значит, как ушел его отец, сразу подумал я. И еще: значит, это, что ли, правда – он был возле Источника? Но я не решился спрашивать его об этом напрямую, а я спросил вот как:
– А ярлич что? Что с ним было дальше? А что с мечом?
– А ярлич, – очень тихо сказал Владивлад, – а он, как только это увидел, сразу поседел – то есть сразу стал белым как лунь. И это в семнадцать лет, брат Айгаслав! Ведь он думал как: что это он всему виной, потому что это он принес отцу этот проклятый меч, и, значит, кровь отца – родного, не приемного, не белобрового, не чужака, родного, брат, – на нем, на ярличе! Поэтому в тот же день, нет, уже ближе к вечеру, тот ярлич пошел в Хижину – в ту самую, где я тебя встречал и рассказывал о смерти Хрт. А тогда Хрт был живой и был очень силен. И вот ярлич пришел, его встретил волхв, ярлич сказал волхву: «Убей меня! Убей во славу Хрт!» А волхв сказал: «Убить – дело нехитрое. Но прежде я должен узнать, из-за чего ты ищешь смерти и будет ли она во славу Хрт; рассказывай!» И ярлич рассказал, и ничего не утаил, а после сказал так: «Теперь ты убедился, что я и только я один виноват в смерти отца, поэтому мне жить больше нельзя; убей меня!» Но волхв сказал: «Нет, ярлич, ты не виноват, ибо не ты убил отца, а это его убил Источник. К тому же твой отец сам пожелал такой смерти. И она была ему во благо, потому что если бы не меч, то твой отец лежал бы, умирал… и умирал и умирал, пока стоит земля, текут реки и светят солнце и луна. А так он уже Там, он успокоился. Чего тебе еще?» Но ярлич закричал: «Но я ведь не желал того! Я думал, мой отец будет спасен…» – «Ха! – засмеялся волхв. – Желал! Но за желания всегда нужно платить. И чем больше желание, тем больше нужно за него платить. Есть у тебя еще желание? Я знаю: есть – чтобы твой отец ожил. Ну так пойди и еще раз попроси, и, клянусь Хрт, Источник оживит его. Но для того, чтобы твой отец убил тебя. Или сжег Уллин. Или я уже даже не знаю, для чего еще, но только знаю, что плата будет очень и очень большая! А если ты захочешь обхитрить Источник, то тогда будет еще хуже. Вот, скажем, ты пожелаешь, чтобы и отец остался жив, и с тобой ничего дурного не случилось бы, и Уллин не сгорел, то тогда будет, может, так: отец твой будет жив, но будет умирать и умирать и умирать! А рядом будешь лежать ты и тоже будешь умирать, но тоже не умрешь. И Уллин не сгорит, но зато там случится мор, или на вас набег. Или не знаю, что даже еще, но зато знаю точно: плата опять будет очень большая, даже еще куда намного больше, потому что ты же теперь вон сколько всего пожелал!» И волхв засмеялся. А ярлич, помолчав, спросил: «Но почему Источник такой злой?» А волхв сказал: «Нет, он не злой. Он просто берет плату. Другим ты платишь как? Вот ты приходишь к Хрт и воздаешь ему дары, ты ему платишь, а уже после о чем-нибудь просишь. И так и все другие боги – всем воздают дары, а уже после у них просят. Только один Источник сразу, без даров, все, что ты ни загадаешь, исполняет. Но зато потом он уже сам берет с тебя все то, что посчитает нужным. Так у тебя он взял отца. Так же он и у других берет такое, о чем поначалу, приходя к нему, даже не думаешь. Или боишься думать! А он берет именно это – всегда! Так что прежде, чем туда идти, крепко подумай! И это всё, что я могу тебе сказать. Ступай!». И ярлич возвратился в терем, и сидел там три ночи и три дня, и думал. А после встал, взял меч, вложил его в ножны, опять пошел к Источнику и вернул ему меч. И при этом он ни о чем уже не просил, он тогда даже рта не раскрыл! И больше никогда уже туда не хаживал. Но все равно стал ярлич с тех дней колдуном. И это колдовство не принесло ему добра, потому что нет у него ни сыновей, ни дочерей, и жены его мрут, и град его нищ. Вот так-то, брат! Вот каково ходить к Источнику! А теперь про тот меч. Меч так и остался лежать возле Источника. Потом туда пришел Хальдер и загадал свое желание, взял меч – и не расставался с ним до того самого дня, когда ты сжег его на жертвенном костре. А ножны от того меча не сжег. Ведь так?
