Я промолчал. Мы поели, легли и заснули. Утром гребли…
И вдруг мы видим – а над нами уже опять кружит ворон! И сразу из-за тучи вылетел еще один! «Айга! – кричали мне, – Стреляй!». Я встал и мысленно призвал Хвакира, потом прицелился…
И сбил – одной стрелой! – обоих. Это был очень хороший выстрел! Дружинники радостно закричали. И они еще долго кричали, а потом уже просто переговаривались, даже когда уже взялись за весла. Один только Гуннард молчал. Долго молчал! Внимательно смотрел на мои руки. После спросил:
– А Вепря сможешь?
– Нет, – сказал я. – Его стрелой не взять. Нужно копье.
– И ты его метнешь?
– Да! – сказал я. – Метну. И попаду!
Гуннард опять замолчал. И день прошел. И ночь. На следующий день их прилетело шестеро. Я сбил их, изведя семь стрел – спешил, опять хотел всех удивить, и поэтому однажды промахнулся. Гуннард сказал:
– Ну что ж, бывает. В другой раз будь поосмотрительней.
Я обещал. Гуннард опять весь день молчал. А вечером, когда мы уже ложились спать, он вдруг сказал:
– А ножны у тебя чужие. Они для твоего меча короткие.
– Нет, – сказал я, – ножны мои. А то, что меч из них торчит, так это сделано с умыслом: чтобы все знали, что я долго думать не люблю.
– Возможно, – согласился Гуннард. – Пусть будет так, я ошибался. А ты тогда вот что скажи: а что на них начертано?
– Где? – спросил я как будто удивленно.
– А вот здесь, – продолжил он настойчиво. – Это же письмена! Я уже много дней смотрю на них и ничего не могу понять. Так что же на них начертано?
– Моя судьба, – подумав, сказал я.
– Какая? – спросил он.
Я не ответил.
– А! – сказал Гуннард. – Ясно. Я раньше говорил, что ты непростой. Теперь я уже говорю, что ты очень непростой. – Вдруг он замолчал, задумался, потом спросил: – А ты бывал в Стране Гниющих Листьев? Ты видел Хальдера?
Я опять ничего не сказал. Потому что говорить правду я не хотел, а лгать мне было противно. Гуннард рассмеялся и сказал:
– Вот это хорошо, по-нашему! Чем лгать, лучше молчать.
– Да, – сказал я. – И вот еще: у нас не принято расспрашивать, особенно тогда, когда это касается чьей-то судьбы.
– И колдовства! – сразу прибавил он.
– Я так не говорил! – гневно воскликнул я.
Гуннард также гневно глянул на меня… и отвернулся, и накрылся с головой, и сделал вид, что сразу же заснул. И это хорошо, подумал я! И тоже лег и заснул.
Всю ночь мне снился мертвый Хальдер. К чему бы это, думал я…
А вот к чему: на следующий день к нам опять прилетели вороны. И я стрелял, стрелял, стрелял, и каждый раз без промаха! А после сел, пересчитал – и оказалось, что у меня осталось всего восемь стрел. Гуннард сказал:
– Ну что ж, может, нам этого как раз и хватит. Завтра же последний день. Если, конечно, ветер не переменится. – Потом, немного помолчав, опять заговорил, но уже совсем о другом: – А, говорят, у Хальдера был плащ, который ловил ветер. Потом он этот плащ сменял на одно слово.
– Какое? – спросил я.
– А то, которое научило его ходить по пресной воде.
– То есть по рекам?
– Да, по рекам! – сказал Гуннард сердито. И также сердито продолжал: – Отец мой говорил ему: «Хальдер, а как же теперь ветер? Ведь ты же отдал плащ!» А он сказал: «Зачем мне теперь ветер? На реках есть течение, и оно принесет меня прямо в Ярлград». С тем и ушел. А мой отец сказал: «Он больше не вернется, потому что течение это не ветер. Реки вспять не текут»… – И Гуннард замолчал, опять очень внимательно смотрел на меня… и сказал: – А знаешь, почему я то и дело вспоминаю Хальдера? Ты на него очень похож – и своей статью, и своими манерами. И лук ты держишь совершенно также, как он. Да и мечом так же орудуешь. И поэтому… мне все равно, кто ты такой и откуда ты взялся, но если ты поступишь ко мне, то я буду приплачивать тебе триста монет в каждый поход!
Я ничего на это не ответил. Я молчал. И заклинал только об одном: чтобы ветер дул еще сильней и не менялся.
Так оно после и было. Утром они опять гребли – очень старательно. А мне дали вина, потом еще вина, чтобы я как следует согрелся, а я проверил лук и тетиву, и отпустил ее, и снова натянул, проверил стрелы, нашептал на них, а после разложил перед собой, чтобы удобней было брать, – и ждал.
На восемь стрел явилось девять воронов. Я долго целился. И тщательно – как никогда. Стрелял – и всякий раз сбивал! сбивал! сбивал!.. Но все по одному, по одному, по одному. И поэтому девятый ворон так и остался в небе. Он покружил над нами, посчитал нас… И улетел. Гуннард сказал в сердцах:
– Бывает же такое!
И приказал грести изо всех сил. А мне принес копье, сказал:
– Не хочешь, не бери. И я пойму тебя.
Я молча взял копье, встал на корме и изготовился. А все они гребли, гребли, гребли! А вот уже показался берег! А сзади показались буруны! Огромные!
– Вепрь! – закричали все и побросали весла.
Но Гуннард продолжал командовать:
– Р-раз! Р-раз! Вепрь далеко, а я – вот я! – и встал, и поднял меч, и замахнулся им! И йонсы снова принялись грести. Гуннард ходил по кораблю, покрикивал, грозил мечом. А я стоял, крепко сжимал в руке копье и ждал.
А Вепрь все приближался, приближался и приближался! Он на лесного вепря не похож – он без ушей, а лапы у него как у выдры, а клыки вот такие огромные! И сам он огромный как тур! Нет, что я говорю – в три раза толще и грозней! Глаза горят, из пасти рев! Рев просто оглушительный! А мы гребем-гребем-гребем! Идем прямо на скалы! И скалы – вот уже совсем! И Вепрь – тоже вот! И я перехватил копье! Хрт, Макья, не оставьте! И – х-х-ха! – метнул! Попал! Вепрь дернулся, рванул! И зацепил нас! Корабль на дыбы! И мы – на скалы! В воду! Тонем! А Вепрь ревет! Бьет лапами! Хватает! Рвет! Грызет! А я… А мы…
– Лузай! – кричу. – Сюда!
Плыву! Хватаюсь за скалу! Цепляюсь, лезу…
Вылез! И Гуннард вылез. И Лузай. Ну, и еще… Всего четырнадцать из сорока. Гуннард сказал:
– Не так уж плохо! Я в прошлый раз только один и спасся. А тут целых четырнадцать! Это очень большая удача!
Но никто ему на это ничего не ответил. Я тоже молчал, я сидел на камне и смотрел на море. Море продолжало бушевать, прибой злобно ревел и добивал обломки нашего корабля. Ветер тоже был очень сильный и пронизывал меня до самых костей. А я по-прежнему смотрел на море. Но Вепря я там не увидел. Да и, честно сказать, я тогда думал совсем не о Вепре, а о том, что вот я пришел сюда, на эту землю, а дальше что? Я что, стал ближе к Хальдеру? А если даже я его здесь встречу, он что, разве обязан рассказывать мне о том, что начертано на его ножнах? Или… Ну, и так далее! То есть я опять начал вздыхать и сомневаться, как женщина. Ярл я или не ярл, гневно подумал я тогда – и сразу резко встал, и велел вставать Лузаю. Гуннард сказал:
