– Да, очень.
– Любопытно! Ну а… богатая?
– Она, по-моему, не нуждалась в богатстве.
– Вот даже как! А кем она была?
– Моей судьбой.
– Что, до того красивая?
– Нет, до того всесильная.
И – дальше больше, слово за слово – я рассказал ей все. Выслушав мою историю, Сьюгред долгое время молчала, а после чуть слышно сказала:
– Но я счастливее тебя. Ведь правда же?
И я… кивнул – да, это так. Зачем я это сделал, я не знаю.
А вечером я снова пел. И пел назавтра. И напослезавтра. Но я не только пел. Сьюгред была весьма строгой и требовательной хозяйкой, и поэтому у меня всегда было полно работы. Да и сама Сьюгред тоже не сидела сложа руки. А так как все наши рабы ушли, то нам с ней то и дело приходилось выполнять не только чистую, но и довольно-таки грязную работу. Зато…
Но, думаю, сейчас будет разумно пропустить все то, что произошло в Счастливом Фьорде в последующие две недели, и сразу перейти к тому, как к нам явился Аудолф Законоговоритель. Аудолф был человек очень почтенный, прекрасно знал законы и обычаи, никогда не поддавался сторонним влияниям, а говорил только то, что считал нужным сказать. Жил он в Тресковом Фьорде, у него была богатая усадьба, пять кораблей и самая лучшая в округе кузница. Шла молва, будто Гисни, кузнец Аудолфа, знается с подземным народом, но, правда, мало кто в это верил. А еще у Аудолфа был чалый жеребец по кличке Гром. Аудолф так сильно его любил, что даже родным сыновьям не позволял не нем ездить.
Однако в этот раз Аудолф явился к нам пешком – была распутица, и он очень боялся, как бы Гром где-нибудь не оступился и не поранил себе ногу. Аудолф пришел не один, а привел с собой четырнадцать человек, но не дружинников, как это можно было бы предположить, а свободных бондов-арендаторов. Ага, подумал я, как только рассмотрел их всех на вершине Кривой сопки, скверное это дело, если сам Аудолф решил потягаться за земли Счастливого Фьорда! И я уже хотел было вернуться в землянку и поскорее рассказать Сьюгред об увиденном… но передумал, усмехнулся и так и остался стоять и смотреть на Аудолфа и его людей, идущих вниз по склону.
А потом я увидел, как на другом, соседнем перевале показался Лайм Деревянная Борода в окружении своих дружинников. Лайм – человек молчаливый и недоверчивый. Когда-то он подавал большие надежды, однако после всем нам хорошо известных событий на Крысином Ручье многие знатные йонсы стали считать зазорным садиться с ним за один стол. Странно, подумал я, на что же это теперь может надеяться Лайм? Ведь Аудолф не из тех, кто умеет делиться!
Однако не успел я об этом подумать, как следом за Лаймом на вершине уже третьего, Большого перевала показался Гьюр Шестирукий. Ошибиться в этом было невозможно – у Гьюра золоченый шлем, и поэтому его всегда легко узнать издалека. Гьюр Шестирукий – плохой человек. Он заносчив, неподатлив и неуживчив, коварен и лжив. Единственное, что в нем есть хорошего, так это его воинское умение, но и от этого никому нет никакой пользы, даже самому Гьюру. И поэтому, хотя у всех спускавшихся к нам в долину были белые щиты, я прекрасно понимал, что без немирья здесь не обойдется. И, может, это даже к лучшему.
Аудолф первым спустился в долину, но дальше двигаться не стал, а подождал, пока спустится Лайм, потом они уже вдвоем подождали Гьюра – и лишь затем они уже все вместе, с дружинами и бондами, направились к нашим землянкам.
Я встретил их на краю поселка, учтиво поприветствовал и спросил, куда это они держат путь.
– Не дальше этих мест, – так мне ответил Аудолф.
– А что вас привело сюда?
– Желание повидаться с твоей госпожой. Будь добр, позови ее.
Я вызвал Сьюгред из землянки. Она учтиво поприветствовала прибывших, они столь же учтиво ответили ей. Далее, по обычаю, Сьюгред должна была пригласить гостей к столу. Что она и сделала. Однако Аудолф сказал:
– Сперва у нас к тебе есть дело.
Сьюгред ответила:
– Сдается мне, что это дело не сулит мне большого добра.
– Возможно, что и так, – согласно кивнул Аудолф. – Мы явились сюда для того, чтобы вести тяжбу.
– Но разве ее нельзя начать после того, как вы отведаете моих угощений?
– Нет, нельзя. Ибо после этого мы в течение трех дней не будем иметь права предъявлять к тебе какие бы то ни было претензии. Таков закон. И ты это прекрасно знаешь, Сьюгред!
– Да, знаю, – сказала моя госпожа. – Но мне известно и еще кое-что такое, что неизвестно никому из вас. И поэтому предупреждаю: если слово будет сказано и ваша тяжба окажется несостоятельной, то каждому из вас придется заплатить мне полную виру, то есть по сотне серебра со знатных йонсов, по пятьдесят с дружинников и по двадцать пять с бондов. Вы готовы на это?
– Готовы! Если ты, конечно, сможешь отстоять свою правоту.
– А это уже моя забота! Итак, я слушаю тебя.
Аудолф Законоговоритель обнажил меч, троекратно прикоснулся к нему губами, призвал Виннов в свидетели и начал свою речь:
– Дошла до меня весть, что твой отец, Торстайн Скала, уже более не испытывает жажды. Мало того: он умер молча и во сне. Но и это, как мне говорили, не все: этой зимой Торстайн Скала прикончил человека, который явился к его костру и попросил у него поесть. Было такое?
– Да, – сказала Сьюгред. – Но этот человек – не человек…
– О, нет! – строго перебил ее Аудолф. – Вначале ты должна выслушать все обвинения, а уже только затем тебе будет позволено произнести речь в свою защиту. Итак, опять мало того: твой отец ушел из этой жизни, но так и не позаботился о назначении наследника. Так?
Сьюгред не ответила.
– Быть может, я не прав? – насмешливо поинтересовался Аудолф.
– Как знать! – также насмешливо ответила ему Сьюгред. – Но я пока не буду отвечать. Ведь по обычаю я должна сперва выслушать все ваши обвинения, а уже только после этого защищаться. Итак, я слушаю.
И Аудолф продолжал:
– Мало того! После того, как Торстайн ушел, все нажитое им добро осталось без хозяина, а это значит, что теперь многие нечистые на руку люди возжелают захватить вашу усадьбу, а это приведет к немирным стычкам – и прольется кровь. А посему, дабы пресечь эти бесчинства, я объявляю: с сегодняшнего дня, то есть по прошествии необходимых по закону трех недель после смерти Торстайна, все здешние земли, постройки и все имеющееся при них добро переходит в мою собственность, ибо я первым начал по этому поводу открытую и честную тяжбу, а отвечать мне некому в виду того, что наследников-мужчин здесь нет, а женщины в расчет не принимаются. Я все сказал! Теперь ты можешь возражать и защищаться.
– Я думаю немного погодить, – скромно сказала Сьюгред. – Да и, к тому же, Лайм еще не обвинял меня. И Гьюр тоже. Так что пусть обвиняют. А то они еще потом вдруг возьмут да откажутся платить мне виру. Лайм, слушаю тебя!
