– Я думаю, все мы видели, что осталось от этой деревни. И я еще думаю, что все мы знаем, чьих это рук дело. И я не боюсь партизан, не подумайте этого! Но и мне противно лезть в чужой дом, лезть как разбойник или как вор. Другое дело, если бы там скрывался неприятель. Тогда – да, тогда можно было их штурмовать. Или поджечь. А так вы же видите – нет так никого из тех, у кого есть оружие. И поэтому не трогайте их! Оставьте их в покое! А если вам так уж хочется согреться… – сержант осмотрелся… усмехнулся и сказал: – Вон, к вашим услугам, прошу!
Солдаты посмотрели туда, куда он им указывал, и увидели…
Несколько так называемых надворных построек. Или, попросту, сараев. Гаспар поморщился. Хосе только головой покачал. Франц хмыкнул. А Чико…
Глянул на Мадам…
И как-то слишком беспечно, даже почти радостно сказал:
– А что?! А мы не неженки! И там нас, между прочим, никакие партизаны искать не догадаются!
И Чико сошел с лошади, повел ее вслед за собой, мимо застывшего Хосе, к этим сараям. А там, распахнув первую попавшуюся дверь, он с деловым видом осмотрел открывшуюся ему непроглядную тьму, шумно принюхался… и довольно-таки бодро сказал:
– А вот и хлев. Тепло! И, главное, всем места хватит. Прошу вас, господа, располагаемся!
Отряд въехал во двор. Солдаты быстро спешились и вместе со своими лошадьми скрылись в хлеву. А вот уже сержант увидел, что они там высекают огонь. Значит, подумал сержант, там все в порядке. И точно:
– Сержант! И вы, Мадам! Прошу! – раздался голос Чико.
– Сейчас, сейчас! – откликнулся сержант, уже стоявший на земле. И, помогая Мадам сойти с лошади, вполголоса сказал: – Это, конечно, шутка. Но и в то же время я не знаю, как тут и быть. Они там в доме, закрылись. Но я уверен, что ради вас они бы сделали исключение.
– Ради меня? – удивилась Мадам. – Почему?
– Да потому что вы местная уроженка, Мадам.
– Кто вам такое сказал?!
Сержант молчал. К ним подошел Гаспар. Сержант передал ему поводья лошадей – своей и Мадам – и сказал:
– Располагайтесь, я немного задержусь. Я хлопочу о ночлеге для дамы.
Гаспар кивнул. Сержант еще немного помолчал, дождался, пока услужливый кучер скроется в хлеву и закроет за собой дверь, и только после этого продолжил:
– Поймите меня правильно, Мадам…
И в это время из дома раздался приглушенный стон! Сержант насторожился. Стон повторился. Сержант медленно потянулся за саблей… Однако Мадам приложила палец к губам, крадучись подошла к двери, прислушалась… потом негромко произнесла что-то на местном наречии…
Дверь приоткрылась…
Сержант в один прыжок оказался рядом с Мадам, рванул дверь в сторону…
И увидел перед собой маленькую перепуганную старуху в темном платке. Старуха, пятясь в черные сени, перекрестилась и испытующе посмотрела на сержанта, потом на Мадам.
Вновь послышался стон – долгий, протяжный. Мадам улыбнулась и что-то сказала. Старуха вначале с удивлением посмотрела на Мадам, на ее богатую шубу, и лишь потом уже нехотя ответила. Мадам спросила еще раз – настойчивей и многословней – и на сей раз старуха ответила ей уже безо всякой заминки и куда как пространнее…
Стон повторился!
– Там кто-то умирает? – спросил сержант.
– Н-нет, совсем наоборот, – смущенно ответила Мадам. – Подождите меня во дворе.
Старуха и Мадам скрылись в доме. Сержант осторожно прикрыл за ними дверь и осмотрелся.
Ветер утих, метель успокоилась, и на небе показалась ущербная луна. Из хлева выглянул Чико, сержант махнул ему рукой – мол, все в порядке – и Чико сразу исчез. И это правильно, подумал сержант, пускай они уже ложатся, отдыхают, потому что день сегодня выдался очень нелегкий… Потом сержант попытался еще хоть о чем-нибудь связно подумать, но у него ничего не получилось. Тогда он развернулся…
И увидел в глубине двора, на пороге еще одного дома, босоногого мальчишку лет десяти. В руках у мальчишки с негромким треском горела лучина. Сержант улыбнулся ему, однако мальчишка никак на это не ответил – он, наверное, совсем недавно проснулся от поднятого во дворе шума и вышел посмотреть, что же случилось, а вот теперь никак не мог взять в толк, во сне все это или наяву. Сержант развел руками, улыбнулся еще приветливей… А мальчик окончательно проснулся, нахмурился и ушел в дом.
Но ведь дверь оставалась открытой! Потому сержант, недолго думая, вошел в тот дом.
В том – втором – доме было сумрачно и тихо; догоравший смоляк едва освещал голый, тщательно выскобленный стол и стоявшие вокруг него лавки. А в углу, под закопченной божницей, сидел все тот же мальчик и настороженно смотрел на сержанта. Сержант, переступив через порог, снял кивер, слегка поклонился иконам и снова вопросительно посмотрел на мальчика. Мальчик важно шмыгнул носом и поставил локти на стол. Тогда сержант осторожно прикрыл за собой дверь и сказал:
– Добрый вечер.
Ответа не было. И это правильно! Ведь если ты хочешь понравиться детям, так сделай им какой-нибудь подарок – орехи, миндаль, горсть сушеного винограда. Сержант, задумавшись, сделал еще один шаг вперед, похлопал себя по груди – так, будто у него за пазухой и впрямь был спрятан рождественский подарок… Но только брякнула медаль! Сержант виновато глянул на мальчика…
А у того в руке уже был нож – широкий и длинный, должно быть, для хлеба… и для незваных гостей! Но сержант все равно улыбнулся и, больше уже не думая про нож, смело пошел к столу, снимая на ходу медаль.
Мальчик проворно соскочил с лавки и поднял нож! Но:
– Посмотри! – как ни в чем ни бывало сказал сержант и протянул ему медаль. – Это редкая вещь, но я дарю ее тебе, потому что ты славный мальчик.
Но тот не шелохнулся – не поверил. Тогда сержант осторожно положил медаль на край стола, поближе к мальчику. Медаль была большая и блестящая, с красивым ярким бантом… И мальчик успокоился – сел к столу и принялся рассматривать подарок.
Сержант же скромно сел напротив. Сержанту было хорошо и даже, как это ни странно, он совсем забыл про голод. Мало того! Да, подумал сержант, он подарил чужому мальчику медаль – и что в этом такого? Это же его медаль, он честно заслужил ее и теперь может делать с ней все, что пожелает – таков закон войны. Вот, скажем, маршал, тот может делать со своими солдатами все…
Но когда мальчик решил узнать, что же скрыто в середине и принялся царапать боевую награду тупым зазубренным ножом, сержант слегка поморщился и отвернулся… Но это было все, что он себе позволил, потому что дар – он на то и дар, дары не отнимаются. Вот так-то вот! Сержант украдкой вздохнул, расстегнул ворот мундира, потом опять глянул на мальчика, хотел было что-нибудь сказать, то есть начать разговор… Но мальчик опять насупился, и сержант ничего не сказал. Потому что, подумал он, нужно говорить только тогда, когда тебя хотят услышать. Или когда ты уже сам ну просто не можешь молчать!
