Уже перед самым рассветом он, лишь час назад забывшийся тревожным сном, проснулся от знакомого рева крупнокалиберных морских орудий. Птоцкий сел на кровати, протер глаза и улыбнулся. Все шло так, как он и предполагал. Соратник Срайя нарвался на крупные неприятности.
Через четыре часа, когда была наконец восстановлена связь с передовыми частями, он немного успокоился и попытался уяснить масштабы потерь. Но в войсках царила полная неразбериха. Все более или менее прояснилось только к полудню. Птоцкий как раз сел слегка перекусить, стараясь не обращать внимания на продолжающийся грохот орудий, когда раздался стук в дверь.
— Да, войдите!
На пороге вырос бледный командир корпуса.
— Ну, что там у вас? — нетерпеливо спросил Птоцкий.
Тот сглотнул.
— Пришло сообщение от начальника штаба армии. Лично для вас.
Птоцкий улыбнулся: начальник штаба был из военспецов, тоже порядочная сволочь, но нос по ветру держать умел. И то, что он лично вышел на связь с ним, означало, что его масть резко поднялась в цене. А ведь всю эту неделю он сидел как мышь, будто его и нет…
— Ну и что там?
— Противник ночью крупными силами при поддержке броневиков и пулеметных железнодорожных платформ атаковал части Третьего корпуса и вклинился в центр фронта наступления корпуса на глубину до пяти верст. Корпус полностью разгромлен, штаб корпуса уничтожен рейдовым отрядом.
Птоцкий нахмурился. Третий корпус наступал в самом центре боевого порядка, вдоль железной дороги. Его разгром означал, что фронт наступления разрезан надвое. Но если корпус разгромлен, то…
— А что же тогда они громят из орудий?
Командир корпуса поежился.
— Соратник Срайя… — Он запнулся.
Птоцкий раздраженно поторопил:
— Ну, давайте повнятней, у меня нет настроения ждать, пока вы родите.
— Соратник Срайя приказал стянуть все части второго эшелона к месту прорыва Стальной дивизии и… — Он мгновение помолчал, потом сипло добавил: — Там было почти семь дивизий… К тому же, похоже, они заложили взрывчатку или минные заряды во всех неповрежденных строениях и самых подходящих местах для развертывания полевых командных пунктов, а как только начали артподготовку, подорвали их. Так что в первые же минуты артобстрела все подошедшие части оказались практически без командования. — Комкор замолчал.
Птоцкий был потрясен. Такого даже он не ожидал. Полный разгром практически за одну ночь! Он тяжело вздохнул и повернулся к комкору.
— Давайте приказ на отступление.
* * *
— А я утверждаю, что этот господин есть не кто иной, как тайный прихвостень «соратничков»! — Толстяк в слегка потертом чесучовом пиджаке, еще сохранившем, однако, следы работы дорогого столичного портного, воинственно взмахнул рукой. Пенсне не удержалось на его широкой переносице и упало, повиснув на цепочке.
Зал ответил неопределенным гулом, в котором можно было различить как одобрительные, так и возмущенные возгласы. Айвен прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Стены здания Коевского дворянского собрания сотрясались от рева морских орудий, ведущих огонь с железнодорожных путей, проходивших всего в версте от центра города. Первое заседание нового Государственного совета начиналось в момент весьма знаменательный — под гул канонады и топот сапог наступающей армии, которая направлялась освобождать древнюю столицу. А в зале между тем бушевала яростная схватка между сторонниками прежней «единой и неделимой, богоносной и благолепной», каковая, правда, существовала больше в представлениях, чем в действительности, и теми, кто считал, что из всего произошедшего необходимо извлечь уроки на будущее.
Толстяк подошел к концу своего грозного выступления:
— …и мы должны дать решительный отпор любым попыткам осквернить древнее благолепие и навязать нам эти богохульные западные штучки. — Он величественно вскинул руку, затем повернулся туда, где сидел суверен, и картинно поклонился ему в пояс.
С разных сторон раздались громкие аплодисменты, громкость которых, однако, объяснялась скорее стремлением аплодировавших компенсировать таким образом свою малочисленность. То, что их было не много, говорило в пользу суверена, сумевшего сформировать Государственный совет из достаточно умных людей. Впрочем, среди сторонников прежнего благолепия тоже сложно было найти глупцов, скорее это были люди, которые в случае реализации предложений, озвученных майором полчаса назад, теряли слишком много.
— Нет, это мракобесие какое-то, он бы еще потребовал ввести «Домострой» в качестве основной части Государственного уложения, — жарко зашептал на ухо Круиффу сидевший рядом профессор Пантюше, — и он еще смеет говорить о…
— Не принимайте все это так близко к сердцу, — добродушно усмехнулся Айвен.
— Нет, но вы слышали, что он говорит о западных демократиях? Это же просто возмутительно!
— Ну почему же? Мне кажется, он абсолютно прав.
Пантюше осекся, в изумлении уставившись на Круиффа.
— Как? Вы ТОЖЕ?!
Айвен качнул головой.
— Я всего лишь реалист. Империя была слишком сильным конкурентом, и ее разрушение объективно способствовало тому, что на тарелке появился лишний кусок пирога, причем довольно большой и вкусный. С нефтью, углем, железной рудой, дешевой рабочей силой и, что особенно приятно, уже кое-какой созданной инфраструктурой. Надо быть полным идиотом, чтобы не воспользоваться возможностью прибрать все это к рукам. А одно из явных преимуществ стабильной демократии как раз в том и состоит, что при ней идиоты очень редко становятся государственными деятелями, — он мгновение помедлил, — как, впрочем, и гении, и это ее самый большой недостаток. Демократия — вотчина более или менее одаренных середняков.
Пантюше некоторое время помолчал, размышляя, потом неуверенно заговорил:
— Но разве они не понимают, что творится?
Круифф пожал плечами.
— Конечно нет. Для них это всего лишь очередная революция, подобная тем, через которые прошли сами эти страны.
— Но реки крови…
Айвен с деланным удивлением широко открыл глаза.
— О чем вы говорите? Где вы видели революции БЕЗ этой обильной смазки? Насколько мне помнится, и бриттцы, и гальцы начали с того, что извели под корень сначала собственные королевские семьи, затем всех, на ком были штаны с кружевами. Ну а после этого с большим воодушевлением принялись за другие сословия и социальные группы. И остановились, лишь когда обнаружили у собственного окошка иноземного солдата с ружьем. Или, может, я неверно излагаю исторические факты?
Пантюше, поежившись, ворчливо проговорил:
— Нет, отчего же, только уж больно однобоко. Ибо без этих революций цивилизованные страны никогда не достигли бы того, без всякого сомнения, высочайшего в мире уровня, который они имеют сейчас.
