Бордюжа письмо президенту, естественно, передал, поэтому первое, что он спросил, когда я вошел к нему в кабинет, было:
– Что с Березовским?
Я ответил спокойно:
– Дело находится в стадии расследования, – затем коротко изложил фабулу дела.
И тут Бордюжа задал второй вопрос, который для меня был неожиданным:
– А что с «Мабетексом»?
Я удивился: откуда Бордюжа знает о «Мабетексе»? Это же пока еще не обнародовано. Грязное дело это касается управления делами администрации.
– Дело серьезное, – сказал я. – И неприятное. Слишком много в нем непростых моментов – замараны наши высшие чиновники. Особенно в документах, которые передала нам швейцарская сторона… Так что дело расследуем, Николай Николаевич.
У Бордюжи сделалось такое лицо, будто воротник давил ему на шею.
– Мне принесли тут один видеоматериал, – проговорил он с видимым трудом, – давайте его посмотрим вместе.
Приподнял лежавший перед ним на столе пульт и нажал на кнопку пуска. Замерцал экран телевизора, стоявшего недалеко от стола.
В видеомагнитофон уже была вложена кассета. Неужели это та самая пленка, о которой Зорин говорил Демину? Тут я увидел человека, похожего на меня, и двух голых девиц – те самые кадры, которые потом обсуждала вся страна.
Состояние, в котором я пребывал в те минуты, можно сравнить разве что с ошарашенностью. И одновременно с каким-то странным горьким ощущением, когда от неверия даже начинает останавливаться сердце – неужели можно так грубо, так неумно действовать? Ведь это же все уголовно наказуемо. Неужели Бордюжа, могущественный чиновник, этого не понимает? Или ничего не знает и, как и я, видит эту пленку в первый раз?
Я оглянулся на Бордюжу. Лицо Бордюжи было спокойным, на нем лежала печать некой бесстрастности и отрешенности очень усталого человека…
Так до сих пор, спустя много времени, я и не понял, искренен ли тогда со мною был Бордюжа или нет? И все-таки я пришел к выводу: не был искренен, он подыгрывал компании, окопавшейся на Кремлевском холме…
Невольно, каким-то вторым, совершенно отстраненным сознанием отметил: а ведь дядя, который снят на видеопленке, действительно очень похож на меня… Кому это нужно, кому на руку вся эта гадость?
Прежде всего, конечно же, Березовскому. Он постарается кадры из этого гнусного ролика, за который явно заплачены немалые деньги, запустить в подведомственные – свои до мозга костей, купленные газеты, потом прокрутит по своим телевизионным каналам – и все, «успех» обеспечен.
И как ты ни оправдывайся: это, мол, не я, показ подобных пленок непроверенных, оскорбительных, порочащих, как принято говорить, честь и достоинство, – уголовно наказуем, – все это будет гласом вопиющего в пустыне.
Да и потом, когда будет решение разных независимых экспертов, когда суд признает, что лицо, изображенное на пленке, ничего общего не имеет со Скуратовым, все равно останется некий шлейф отрицательной молвы. У нас ведь всегда так бывает: обгадят человека, а потом забудут перед ним извиниться. То ли он красного петуха под крышу кому-то пустил, то ли ему пустили, никому не ведомо, на самом деле, что было, но на всяких случай надо держаться от этого человека подальше: а вдруг он виноват?..
* * *
Главное, Бордюжа прокололся, назвав имя «грешной» фирмы «Мабетекс». Проговорился он, сплоховал, – ведь никто, кроме меня да двух-трех человек в прокуратуре, не знает, что это за фирма и сколько чиновников из ельцинского окружения получили от нее взятку за заключение выгодного контракта по ремонту кремлевских покоев.
Сведения он получил явно от Пал Палыча Бородина, управляющего делами президентской администрации. А тот – от главы «Мабетекса», человека с криминальным душком, косовского албанца Беджета Паколли, поскольку тот почувствовал опасность.
И за всем этим стоят все те же знакомые лица. В первую очередь Березовский. Вот сейчас и Бордюжа начал говорить голосом Березовского…
Страна голодает, холодает, старух мы хороним в полиэтиленовых пакетах, потому что нет денег на гробы, учительницы стоят в областных городах на базарах с протянутыми руками – собирают милостыню, прокуратура возбуждает уголовные дела по фактам гибели детей от голода, а наши кремлевские небожители уже объелись, тратят миллионы и миллиарды долларов на европейские ремонты и роскошные апартаменты. Пир во время чумы!
Дела насчет умерших детей надо обязательно брать на контроль в Генпрокуратуре, брать на контроль самому Генпрокурору, – и спрашивать с виноватых строго. В Сыктывкаре, я знаю, у работницы целлюлозно-бумажного комбината умерла от голода пятилетняя дочка. Из Бурятии мне пришло письмо с жалобой на то, что дети там спасаются от голода комбикормом. Есть смертельные случаи – комбикорм в желудке разбухает, превращается в крупную тяжелую массу, и желудок разрывается. Так погибло уже несколько человек.
Знаю случаи, когда в желудках умерших детишек находили опилки – больше есть им было нечего. И это – в конце двадцатого века, в стране, которая может прокормить весь мир, но вместо этого сама протягивает руку: «Подайте, Христа ради!» И стоит на коленях, никак не может подняться на ноги. Пир во время чумы продолжается, и никто не хочет его остановить. И Бордюжа, к которому я раньше испытывал симпатию, – тоже не хочет. Он с ними заодно.
Для того чтобы отвлечь внимание от голода, холода, нищеты и бед, затевают разговоры о политическом экстремизме, о запрете компартии (вот она, окончательная победа горбачевского плюрализма, оказавшегося в итоге не таким пустым, как мнилось вначале), о тюрьме для генерала Макашова и руководителя «Памяти» Васильева, кормят народ «завтраками» и выдавливают из него последние соки, последнее терпение…
* * *
Состояние ошарашенности сменилось чувством некой усталости, безразличия – да пошли вы все! – но с этим состоянием надо было бороться. Надо было брать себя в руки. Хорошо, я жену успел предупредить о надвигающейся беде.
– Все ясно, – сказал я. – И что дальше?
А ведь пленка сделана здорово. И здорово смонтирована. И голос на видеоряд наложен такой, что очень точно повторяет мои интонации. Прижимают меня, здорово прижимают… Буквально коленом к стенке. Завтра, послезавтра, послепослезавтра, – совсем немного пройдет времени, – и эти кремлевские «пуритане» запустят машину. И доказать, что ты не верблюд, будет невозможно.
Но что нужно сделать верблюду, чтобы не проскочить в ушко иголки? Завязать на конце хвоста узел. Вот такой узел придется завязывать и мне.
– Вы понимаете, Юрий Ильич, – нерешительно начал Бордюжа, – в этой ситуации… вы в таком виде… Вам надо подать заявление и уйти.
О таких методах воздействия, о шантаже на таком уровне я раньше читал только в книжках, но чтобы самому сталкиваться – не сталкивался никогда.
– Николай Николаевич, а для чего вы все это устраиваете?
