– На чем вы тогда строите систему обвинений?
Розанов и на этот вопрос не смог ответить.
Когда пытался что-то говорить я, то Королев оборвал и меня:
– Не втягивайте нас в дискуссию!
В общем, кремлевский номер не прошел: Королева поддержали все члены комиссии, постановили дождаться решения суда (заседание Мосгорсуда было назначено на 15 октября) – пусть суд решит, законно либо незаконно продлены сроки следствия, и потом уж принимать постановление.
Все считали, что в этой ситуации президент вряд ли вынесет на заседание Совета Федерации вопрос о моей отставке.
Но вечером 12 октября он этот вопрос внес. Прошел слух, что 60 сенаторов поставили подписи под письмом о моей отставке.
Ночь я не спал. Любой бы на моем месте не спал… Утром, приехав в Совет Федерации, я узнал, что список сенаторов состоит не из 60, а из 23 фамилий. Кто же подписанты? В основном дотационные губернаторы: Бирюков с Камчатки, Фахрутдинов с Сахалина, Назаров с Чукотки, Гуторов из Ямало-Ненецкого округа, ранее дважды судимый, плюс друзья – Руцкой, Федоров, Аяцков, который всегда успешно колеблется вместе с линией «партии и правительства», дальневосточник Наздратенко…
Совместные усилия администрации президента и руководства прокуратуры дали смешной результат.
23 человека для Совета Федерации – это ничтожно мало. Нужно по меньшей мере человек девяносто.
Я почувствовал себя уверенно.
* * *
Началось заседание. Выступили Королев, Платонов, потом Строев вдруг объявил, что дискутировать нет смысла, все ясно и без дискуссий, надо голосовать. Я спустился со своего места вниз. Подошел к председательскому столу:
– Егор Семенович, мне-то слово дайте! Я хочу высказаться.
– У нас здесь не дискуссионный клуб! – довольно резко отозвался Строев.
И тут возник туляк Игорь Иванов, руководитель регламентной группы Совета Федерации.
– Егор Семенович, при освобождении Генерального прокурора от должности выступление Генпрокурора обязательно!
Строев дал мне десять минут, дал нехотя. Пожалуй, именно в этот момент я первый раз в жизни почувствовал себя настоящим политиком. Я уложился в десять минут. Вот что я сказал:
«Уважаемые члены Совета Федерации!
Еще раз поднимаясь на эту трибуну, я хочу сказать: некоторые тут ожидали, что я вновь подам прошение об отставке.
Этого не произойдет.
И дело не только в том, что с моей стороны этот шаг стал бы проявлением крайнего неуважения к Совету Федерации, который ранее уже дважды высказывался за продолжение моей работы. Есть масса и других причин, исключающих для меня заявление об отставке.
Написать такое заявление – значит уступить шантажистам, а по сути преступникам, которые почти всю государственную машину от администрации президента до силовых структур направили в нужное для себя русло и теперь в это русло усиленно пытаются загнать вас, уважаемые члены Совета Федерации. Причем делают это довольно настойчиво. Меняют только подручные средства. Сначала это была видеокассета, как инструмент шантажа, – не вышло. Затем пытались доказать, что я преступник, – не получилось. Сейчас говорят, что я аморальный тип.
Написать заявление – значит согласиться с применяемыми по отношению ко мне методами. Узаконить, если хотите, произвол, вседозволенность кремлевской администрации и президентского окружения. Написать заявление значит создать прецедент для подобной расправы в будущем для любого государственного и политического деятеля. И прежде всего – вас.
Уйти в отставку – значит показать, и прокурорской системе прежде всего, что с прокурором в России можно сделать все что угодно. Что служить закону оказывается себе дороже. Что нужно не бороться с беззаконием и несправедливостью, а уступать им. Повторяю: прошения об отставке, безусловно, не будет. Это моя принципиальная позиция, совпадет она с вашей или нет, понятно, решать вам.
Я глубоко признателен членам комиссии Совета Федерации по борьбе с коррупцией за искреннее желание обстоятельно и объективно во всем разобраться. Достойно глубокого сожаления, что президентская сторона, по сути, проигнорировала взвешенные и правовые, подчеркиваю, подходы, которые рекомендовала комиссия. Безусловно, комиссия еще далеко не реализовала свой потенциал. Общество ждет более детальных ее оценок ситуации с Генеральным прокурором, а главное – ответа на вопрос: как действительно поставить дело борьбы с коррупцией в коридорах власти? Думаю, комиссия имеет все возможности обеспечить политическую поддержку правоохранительным органам, особенно когда на них оказывается серьезное давление. Но даже то, что стало известно комиссии, а в принципе то, что творится и продолжает твориться со мной, происходит и на ваших глазах, позволяет сделать несколько неутешительных выводов. Основной из них такой: в нашем отечестве, оказывается, возможно все – любая провокация, любой шантаж, нарушение элементарных требований закона, – если этого требуют интересы кремлевского окружения.
Возможно, лучше привести в Кремль подчиненного Генеральному прокурору работника и заставить его, нарушая установленный законом порядок, возбудить уголовное дело… Только в больном воображении можно представить, чтобы нечто подобное, например, происходило на Даунинг-стрит, 10, в Лондоне или в президентской резиденции в Париже! Оказалось возможным втянуть в конфликт во имя политической цели, а по сути спасения от ответственности высокопоставленных фигур, Федеральную службу безопасности, Министерство внутренних дел, подтолкнув эти структуры на использование неправовых методов и средств, фальсификацию материалов, и Генеральную прокуратуру, в очередной раз представивших вам недостоверную, явно тенденциозную справку. Без тени сомнения и колебаний оказалось возможным вовлечь в политику и суд, чтобы дискредитировать судебную власть. Я имею в виду то давление, беспрецедентное, которое оказывалось на коллегию Верховного суда. Можно, оказывается, использовать всю мощь государственного механизма, чтобы раздавить человека, пусть и Генерального прокурора, который осмелился посягнуть на святая святых, хотя я сделал только то, что мне полагалось по должности, по законам.
Вы сами, уважаемые сенаторы, в состоянии судить, насколько в отношении меня последовательно и целенаправленно выдерживалась и выдерживается линия на давление. С этой целью используются средства массовой информации. Планомерные утечки в прессу из сверхсекретного уголовного дела постоянно допускались, манипулировалось общественное сознание, применяются акции устрашения – я имею в виду обыски, отказ в выдаче паспорта для выезда в Швейцарию и т. д. и т. п.
Я хочу разъяснить членам Совета Федерации свою позицию по уголовному делу. Это, извините, вы поймите меня правильно, меня облили грязью, справку раздали всем, а мне, так сказать, постеснялись предоставить слово. Думаю, что сейчас уже ясно всем – попытка привлечь меня к уголовной ответственности полностью провалилась. За полгода бригаде следователей при поддержке МВД и ФСБ так и не удалось найти ни одного, так сказать, приличного факта, чтобы предъявить мне по нему обвинение. Следствие занимается сейчас дотошной проверкой инспирированных спецслужбами газетных публикаций о квартирах и костюмах, не имеющих никаких перспектив, это даже в справке отражено, хотя цель ее, вы знаете, совершенно другая. Все только лишь для того, чтобы продлить неконституционный указ президента.
