Случилось это уже под конец пресс-конференции. Один журналист из какой-то вечерней газеты стал давить на Валландера дотошными вопросами по поводу скальпов. Валландер до последнего пытался избежать разговора о слишком уж кровавых подробностях. Он довольствовался сообщением о том, что часть волосяного покрова была срезана и у Веттерстедта, и у Карлмана. Но журналист не унимался. Он продолжал настаивать, несмотря на то, что Валландер уже отказался распространяться на эту тему, сославшись на интересы следствия. В тот момент у него страшно разболелась голова. Когда журналист обвинил Валландера в том, что теперь скрывать детали происшедшего — это настоящее лицемерие, Валландер внезапно потерял терпение. Он треснул кулаками по столу и встал.
— Я не допущу, чтобы пронырливые журналисты, лишенные чувства меры, диктовали полиции, что ей надо делать! — взревел он.
Замелькали фотовспышки. Затем он быстро закончил конференцию и вышел из зала. Потом, немного успокоившись, он извинился перед Хансоном за этот необдуманный поступок.
— Наверно, я вряд ли могу повлиять на то, как завтра будут выглядеть газетные афиши, — ответил Хансон.
— Все-таки надо соблюдать определенные рамки, — сказал Валландер.
— Я, разумеется, с тобой согласен, — сказал Хансон. — Но подозреваю, что не все это понимают.
— Меня можно отстранить от дел, — сказал Валландер. — Меня можно уволить. Но меня не заставишь просить прощения у этого проклятого журналиста.
— Твои извинения со всем тактом передадут из Главного полицейского управления прямо главному редактору газеты, — сказал Хансон. — Так, что мы об этом даже не узнаем.
В четыре часа за закрытыми дверями началось заседание следственной группы. Хансон строго распорядился, чтобы их не беспокоили. По просьбе Валландера приехал Пер Окесон. Валландер знал, что все понимают, насколько решающим может оказаться этот вечер. Им надо учитывать все варианты. Нельзя исключать ни одной возможности. Хотя в то же время Валландер понимал, что нужно сосредоточиться на главном. Анн-Бритт дала ему несколько таблеток от головной боли, после чего он на пятнадцать минут заперся у себя в кабинете и еще раз обдумал слова Ларса Магнусона и то общее, что связывает Веттерстедта и Карлмана. А может, он что-то проглядел? Мысли тяжело ворочались в уставшей голове, но разум не находил причин для других предположений. В дальнейшем надо будет сосредоточить расследование на главной версии, связанной с продажей предметов искусства и кражами. Придется раскопать слух тридцатилетней давности, и копать надо будет быстро. Валландер не питал особых иллюзий насчет помощи со стороны. Ларс Магнусон говорил о темных закоулках, где хозяйничают слуги сильных мира сего. Вот на это-то и надо пролить свет, и будет это весьма сложно.
Заседание следственной группы, начавшееся ровно в четыре, стало самым долгим из тех, на которых Валландеру довелось присутствовать. Оно продолжалось почти девять часов, и только потом Хансон распустил людей. Все были серыми от усталости. Пузырек Анн-Бритт с таблетками переходил из рук в руки и теперь был пуст. Стол был завален пластиковыми стаканчиками из-под кофе. В углу громоздились коробки с недоеденными пиццами.
И все-таки Валландер понял, что это затянувшееся заседание следственной группы было лучшим, что ему пришлось пережить, работая в криминальной полиции. Все максимально сосредоточились, каждый внес свою лепту, и в результате этого совместного стремления логически разложить ситуацию по полочкам встреча оказалась необычайно продуктивной. Сведберг доложил о своей телефонной беседе с двумя детьми Веттерстедта и его последней супругой. Хансон успел переговорить с восьмидесятилетним стариком, работавшим партийным секретарем в те времена, когда Веттерстедт был министром юстиции, но сенсационных открытий он не сделал. Он рассказал, что в партийных кругах Веттерстедт был спорной фигурой. У Мартинсона была продолжительная беседа с вдовой Карлмана. Она по-прежнему полностью владела собой, хотя Мартинсон и приписывал это тому, что она принимала успокаивающее. Валландер в свою очередь доложил о своей беседе с «поломойкой» Сарой Бьёрклунд. Далее он сообщил, что лампа на столбе возле садовой калитки была выкручена. В заключение первой части заседания он рассказал об окровавленной бумажке, найденной позади сарая дорожных рабочих. И все же они по-прежнему не могли найти какого-либо разумного мотива преступления.
Никто не заметил, что Валландер все это время думал о своем отце. После заседания, улучив момент, он спросил у Анн-Бритт Хёглунд, не бросилось ли в глаза, что он был страшно подавлен в течение этого долгого вечера. Она ответила, что для нее это неожиданность. Валландер выглядел более собранным и сконцентрированным, нежели кто-либо из присутствовавших.
Около девяти часов вечера они на время прервались и основательно проветрили кабинет. Мартинсон и Анн-Бритт Хёглунд позвонили домой, а Валландеру наконец удалось застать свою сестру. Когда он рассказал ей о визите отца и о том, что жить отцу осталось недолго, сестра заплакала. Валландер как мог пытался ее утешить, но у него самого ком в горле стоял. В конце концов они договорились о том, что на следующий день она позвонит Гертруд и приедет как можно скорее. Прежде чем попрощаться, сестра спросила, действительно ли он считает, что отец в состоянии ехать в Италию. Валландер честно сказал, что не знает.
Во время перерыва Валландер попытался также дозвониться Линде. Когда раздался пятнадцатый гудок, он повесил трубку. Он раздраженно подумал о том, что надо дать ей денег на покупку автоответчика.
Вернувшись в конференц-зал, Валландер заговорил о том, что́ объединяет эти два убийства. Вот на что надо сделать упор, не исключая при этом и других возможностей.
— Вдова Карлмана уверена в том, что ее муж не имел никаких дел с Веттерстедтом, — сказал Мартинсон. — Дети его также об этом никогда не слышали. Они перерыли все записные книжки, но имени Веттерстедта не нашли.
— И у Веттерстедта в записной книжке телефона Карлмана нет, — сказала Анн-Бритт.
— Значит, они попросту хотели скрыть этот факт, — сказал Валландер. — Где-то мы должны найти связь. И если мы это сделаем, то, может быть, у нас появится подозреваемый. Или, по крайней мере, возможный мотив убийства. Копать надо глубоко и быстро.
— Пока он не натворил новых бед, — сказал Хансон. — Никто из нас не знает, сколько еще это будет продолжаться.
— Мы даже не знаем, кого предупредить, — сказал Валландер. — Единственное, что мы знаем об убийце или об убийцах, так это то, что они планируют свои действия заранее.
— Знаем? — перебил его Пер Окесон. — Мне кажется, выводы делать пока рановато.
— Во всяком случае, у нас нет аргументов в пользу того, что мы имеем дело со случайным убийцей, у которого спонтанно возникает желание отрезать у жертвы волосы, — ответил Валландер, почувствовав, что начинает раздражаться.
— Я говорил о выводах, — сказал Пер Окесон. — А этого я совсем не отрицаю.
Настроение за столом стало подавленным. Нельзя было не почувствовать напряжения, возникшего между двумя мужчинами. В другой раз Валландер непременно поругался бы с Окесоном при всех. Но в этот вечер он решил ретироваться, прежде всего потому, что он очень устал и знал, что заседание следственной группы продлится еще много часов.
