— Опиши ситуацию, — попросил Валландер. — Просто скажи, какие у тебя соображения на настоящий момент. Хоть что-то. А я обещаю, что потом тебе не придется отвечать за сказанное.
— Взрослый мужчина, — сказал Экхольм. — Принимая во внимание возраст жертв и то, каким образом он с ними разделывается, могу предположить, что ему как минимум лет тридцать. Но, возможно, и больше. Он отождествляет себя с каким-то вымышленным героем, возможно, с индейцем, и поэтому я думаю, что это мужчина очень крепкого телосложения. Дерзкий и осторожный одновременно. А это значит, он расчетливый. Думаю, он ведет правильный и размеренный образ жизни. Внутренний драматизм скрывается за внешне ничем не примечательной оболочкой.
— И он будет убивать еще?
Экхольм потянулся.
— Будем надеяться, что я ошибаюсь. Но ты же просил описать, какие у меня соображения на данный момент.
— Между убийствами Веттерстедта и Карлмана прошло трое суток, — сказал Валландер. — Если он соблюдает трехдневный промежуток, сегодня будет совершено еще одно убийство.
— Вовсе необязательно, — сказал Экхольм. — Он расчетлив, и поэтому временной фактор для него решающего значения не имеет. Он начнет действовать, когда будет уверен в успешном исходе. Конечно, и сегодня тоже может что-то произойти. А возможно, это случится только через несколько недель. Или через много лет.
Больше вопросов у Валландера не было. Он попросил Экхольма поучаствовать в заседании следственной группы. Вернулся в свой кабинет и ощутил растущее беспокойство, вызванное словами Экхольма. Неизвестный убийца будет продолжать.
Валландер взял тетрадь, в которой были записаны слова Нюберга, и попытался восстановить мимолетный образ, который пронесся в голове. У него было такое ощущение, что это важно. Он был уверен, что это как-то связано с сараями дорожных рабочих. Но вспомнить так и не удалось.
Тогда он встал и направился в конференц-зал. Валландер подумал, что сейчас ему больше, чем когда бы то ни было, не хватает Рюдберга.
Он уселся на свой стул и осмотрелся вокруг. Все уже сидели на местах. Он тотчас почувствовал необыкновенную атмосферу сосредоточенного внимания, которая воцарялась, когда они должны были совершить прорыв в расследовании. Валландер знал, что они разочарованы. Но никто этого не показывал. Полицейские, собравшиеся за столом, были профессионалами высокого класса.
— Будем прорабатывать развитие событий последних суток в связи с расследованием дела о скальпах, — начал он.
Валландер не собирался произносить слова «дело о скальпах», они вырвались сами собой. Но с этого момента в следственной группе расследование иначе не называли.
Если острой необходимости не было, Валландер всегда откладывал свой рапорт на конец заседания. Так получалось еще и потому, что все ждали, когда он сделает заключительные выводы и поведет их дальше. Анн-Бритт Хёглунд, разумеется, взяла слово первой. По рукам пошел факс, поступивший из скобяного магазина в Скугланде. Информация, которую сообщила Анита Карлман, будет проверена через Центральный шведский реестр осужденных за уголовные преступления. Самое сложное только началось. Надо достать подтверждения, а лучше копии писем, которые Карлман, по словам анонимного заявителя, написал Веттерстедту.
— Проблема в том, что прошло столько лет, — подытожила Анн-Бритт. — Хоть мы и живем в стране, где архивы и картотеки организованы прекрасно, много времени потребуется, чтобы докопаться до событий и документов, которым уже больше двадцати пяти лет. Кроме того, в те годы многие сведения еще не были занесены в компьютерную базу данных.
— И все-таки надо покопать, — сказал Валландер. — Общее место у Веттерстедта и Карлмана — это для нас отправной пункт, чтобы двигаться дальше.
— А тот, кто звонил, — сказал Сведберг, почесывая обгоревший нос. — Почему он не представился? Кто взломал дверь, чтобы отправить факс?
— Я об этом подумала, — ответила Анн-Бритт. — Ясно, как божий день, что он хотел навести нас на след. Были у него основания скрывать свое имя. И одно из них как раз то, что он говорил правду.
Воцарилось молчание.
Валландер решил, что Анн-Бритт права. Он кивнул ей и продолжил.
— Это, конечно, чистой воды догадка. Но предположим, он знает, что убийца Веттерстедта и Карлмана может добраться и до него. Разумеется, он больше всего на свете хочет, чтобы мы его поймали.
— В таком случае мог бы рассказать поподробнее, — сказал Мартинсон.
— Наверно, он просто не мог, — возразила Анн-Бритт. — Если моя догадка верна, и он обратился к нам, потому что боится убийцы, тогда он, вероятно, сообщил все, что ему известно.
Валландер поднял руку.
— Давайте думать дальше, — сказал он. — Человек отправляет факс, сообщая в полицию, что исходным пунктом является Карлман. А не Веттерстедт. Это главное звено. Этот человек утверждает, что Карлман написал письмо Веттерстедту, а после того, как Карлмана выпустили на свободу, они встретились. Кто может располагать такой информацией?
— Сосед по камере, — сказала Анн-Бритт Хёглунд.
— Я тоже об этом подумал, — сказал Валландер. — Но, с другой стороны, твоей гипотезе противоречит то, что он обратился к нам, потому что боится. Чего бояться, если он познакомился с Карлманом случайно, только потому что они вместе сидели?
— Так ведь у этой истории есть продолжение, — ответила Анн-Бритт. — Он знает о том, что Карлман и Веттерстедт встречались после того, как Карлман вышел из тюрьмы. А это значит, что человек, который звонил, продолжал общаться с ним и потом.
— Возможно, он был свидетелем каких-то событий, — сказал Хансон, который все это время сидел молча. — И по какой-то причине эти события двадцатипятилетней давности стали причиной двух убийств.
Валландер повернулся к Матсу Экхольму, сидевшему в стороне от всех.
— Двадцать пять лет — время порядочное, — сказал Валландер.
— За это время жажда мести успела настояться, как хорошее вино, — ответил Экхольм. — Психические процессы не знают срока давности. Одна из самых старых истин в криминологии гласит, что мститель может ждать сколько угодно. Если в данном случае идет речь о мести.
— А что же это еще может быть? — спросил Валландер. — Покушение на собственность можно исключить в случае с Карлманом, равно как и в случае с Веттерстедтом.
— Мотивы могут включать множество составляющих, — ответил Экхольм. — Даже обычные убийства на почве полового извращения могут зависеть от мотивов, которые, на первый взгляд, не видны. Серийный убийца может выбирать своих жертв, руководствуясь причинно-следственной связью, которая нам кажется совершенно нелогичной. Если отталкиваться от его пристрастия к скальпам, появляется предположение о том, что он охотится за определенного типа волосами. На фотографиях я видел, что и у Веттерстедта, и у Карлмана седая густая шевелюра. Надо принимать во внимание все возможные причины. Я не специалист в области полицейских расследований, но согласен с тем, что самое важное для нас — это изучить то общее, что есть у Веттерстедта и Карлмана.
