— Ее забрали в больницу в пятницу, девятого января 1991 года, — продолжал Окесон, заглянув в свои бумаги. — Насколько я понимаю, болезнь грянула, как гром среди ясного неба. Луиза неделю отсутствовала дома. Тогда же появились серьезные проблемы в школе, и она там почти не появлялась. Подозревали наркотики. Но сильных она не употребляла. В основном амфетамины. Возможно, кокаин. Когда Луизу подобрали в парке Пильдамм, она была совершенно невменяемой.
— У нее были телесные повреждения? — спросил Валландер, который слушал Окесона очень внимательно.
— Нет, если судить по материалам, которыми я на данный момент располагаю.
Валландер задумался.
— Значит, с ней нам поговорить не удастся, — сказал он чуть погодя. — Но я должен знать, были ли у нее телесные повреждения. И еще мне нужно поговорить с теми, кто ее нашел.
— Прошло три года… — сказал Пер Окесон. — Но, думаю, людей разыскать можно.
— Я поговорю с Форсфельтом из мальмёского криминального отдела, — продолжал Валландер. — Если ее подобрали в парке Пильдамм, в невменяемом состоянии, то на место наверняка выезжал полицейский патруль. Где-то должен храниться рапорт.
— А почему тебя так интересуют телесные повреждения? — спросил Хансон.
— Потому что картина происшедшего должна быть как можно более полной.
Закончив с Луизой Фредман, они двинулись дальше. Экхольм пока не мог им ничего сообщить. Он дожидался результатов компьютерной обработки всех материалов в надежде, что машина выдаст какие-нибудь интересные комбинации.
Валландер перешел к вопросу о подкреплении. Начальник полиции лена дал согласие на то, чтобы к ним прислали интенданта из Мальмё, и середине дня тот уже будет в Истаде.
— Что за интендант? — спросил Мартинсон, прежде хранивший молчание.
— Стуре Хольмстрём.
— Впервые слышу.
Оказалось, что остальные тоже ничего не слышали о Стуре Хольмстрёме. Валландер обещал позвонить Форсфельту и навести справки.
Затем он снова повернулся к Перу Окесону.
— Нужно решить, стоит ли нам запрашивать подкрепление, — сказал он. — Каково будет общее мнение? Я хочу, чтобы высказались все, и обещаю подчиниться большинству. Хотя по-прежнему сомневаюсь, чтобы разрастание следственной группы повысило качество нашей работы. Боюсь, как бы мы не потеряли темп. По крайней мере, в первое время. Но мне бы хотелось услышать, что думают остальные.
Оказалось, что все думали разное: Мартинсон и Сведберг были за то, чтобы привлечь к расследованию больше людей, Анн-Бритт Хёглунд, напротив, соглашалась с Валландером, а Хансон и Экхольм вообще предпочли не иметь собственного мнения на этот счет. Валландер чувствовал, как ответственность за принятие решения тяжелым грузом ложится на его плечи. Пер Окесон предложил подождать еще несколько дней.
— Если произойдет еще одно убийство, у нас не будет выбора. А пока оставим все как есть.
Оперативка закончилась без нескольких минут десять, и все разошлись по местам. Валландер отправился к себе. Чувство опустошенности и усталости, которое владело им все воскресенье, теперь исчезло. Он был доволен сегодняшним совещанием: вперед они, правда, не продвинулись, но зато показали друг другу, что их энергия и воля не сломлены.
Валландер собрался звонить в Мальмё, но тут в дверях появился Мартинсон.
— Я тут подумал об одной вещи, — сказал он и прислонился к дверному косяку.
Валландер ждал.
— Луиза Фредман плутала по парковым дорожкам, — продолжал Мартинсон. — Вот я и подумал, что тут есть какое-то сходство с той девушкой, которая бегала по рапсовому полю.
Мартинсон прав. Сходство есть, хотя и отдаленное, подумал Валландер.
— Пожалуй, — сказал он вслух. — Жаль только, что они не имеют друг к другу никакого отношения.
— И все равно странно.
Мартинсон собрался уходить, но снова задержался в дверях.
— На этот раз ты угадал, — сказал он.
Валландер кивнул.
— Я знаю. И Анн-Бритт тоже.
— Поделите тысячу на двоих.
— Когда принимаются ставки на следующий матч?
— Еще успеется, — сказал Мартинсон и вышел.
Валландер набрал номер.
Дожидаясь ответа, он выглянул в открытое окно. По-прежнему стояла чудная погода.
Но на другом конце провода раздался голос Форсфельта, и все мысли о погоде сразу забылись.
Вечером, в начале десятого, Хувер вышел из подвала. Перед тем он долго стоял над куском черного шелка, на котором были разложены наточенные топоры, и выбирал. В конце концов он остановился на самом маленьком — единственном, который пока еще не был в деле. Хувер заткнул топор за широкий кожаный пояс, надел шлем и вышел на улицу. Как и всегда в таких случаях, ботинки он оставил в подвале.
Вечер был очень теплым. Хувер избегал больших трасс, заранее наметив маршрут по карте. На дорогу, по его расчетам, уйдет почти два часа. В начале двенадцатого он будет на месте.
Накануне ему пришлось изменить планы. Неожиданно вернулся человек, которому в прошлый раз удалось улизнуть за границу. Хувер решил больше не рисковать, он не мог позволить ему уйти во второй раз. Он прислушался к сердцу Геронимо. Ритмичный стук барабана в его груди дал ответ. Ждать нельзя. Нельзя упускать случай.
Сквозь пластик шлема летний пейзаж казался синим. Слева краешком глаза он видел море, мигающий свет судов и датский берег. Хувер был взволнован и счастлив. Уже совсем скоро он принесет сестре последнюю жертву и наконец выведет ее из тумана, в котором она блуждала до сих пор. Она вернется к жизни в самый разгар лета.
В начале двенадцатого Хувер был в городе. Еще через пятнадцать минут он остановился невдалеке от большого особняка, скрытого в глубине старого сада. Он взял цепь и пристегнул мопед к фонарному столбу. По другой стороне улицы прогуливалась пожилая пара с собакой. Он подождал, пока они пройдут, снял шлем и засунул в рюкзак. Невидимый в тени деревьев, Хувер бросился на другой конец сада — туда, где начиналось футбольное поле. Он спрятал рюкзак в траве и стал пробираться сквозь живую изгородь, в которой предусмотрительно проделал лаз. Кустарник царапался и колол ему руки и ноги. Но Хувер научился не чувствовать боли. Геронимо не потерпит ни малейшего проявления слабости. Его цель свята, так говорится в книге, которую он получил от сестры. Для достижение цели потребуются все его силы, и он готов пожертвовать ими без остатка.
Он пробрался в сад чудовища и теперь находился к нему как никогда близко. В верхнем этаже горел свет, нижний был темен. Он вспомнил, что сестра бывала здесь прежде, и эта мысль привела его в бешенство. Она рассказывала ему о доме, и Хувер еще тогда решил, что спалит его дотла. Но — не сейчас. Позже. Он крадучись приблизился к подвальному окошку и осторожно вынул раму: крепеж был выкручен заранее. Пролезть внутрь не составило для него никакого труда. Он знал, что попадет в погреб, где раньше хранились зимние яблоки. Там и теперь чувствовался их слабый кисловатый запах. Хувер прислушался. Все тихо. Он прошмыгнул вверх по лестнице, ведущей из подвала, и очутился в просторной кухне. По-прежнему тишина. Только слышно, как вода шумит в трубах. Хувер включил духовку и, оставив дверцу открытой, двинулся на верхний этаж. В руке он сжимал топор. Хувер был совершенно спокоен.
