– Простите меня, братья, ежели я кого чем обидел… – уже тише попросил Святослав.
– Да что ты, княже, это мы у тебя прощения просим!
– Ничем ты нас не обидел!
– А если когда и сердился, то за дело! – раздались выкрики.
Разошлись воины готовиться к тяжкой сече. И начальники раздали им чистые белые рубахи. Взгрустнули многие, ибо ведали, что русский воин бреет голову и надевает белую рубаху, когда идёт в смертный бой, из которого живым воротиться не думает.
Засим последовало жесточайшее и упорное сражение. В нём греки прилагали все усилия, чтобы сразить Святослава. Греческий витязь Анемас, убивший накануне Притыку, в окружении латников изо всех сил прокладывал себе путь мечами сквозь ряды россов. Приблизившись к Святославу и выждав, когда «Бессмертные» окружат его, Анемас изловчился и нанёс сильный удар, метя в голову. Князь уклонился, мощный удар пришёлся на плечо и сшиб с коня. Брызнула кровь из раны под разрубленной кольчугой, потекла на землю Дунайскую. Страшно закричали русы, увидев князя поверженным, тотчас изрубили греков во главе с Анемасом на крошево, а Святослава подняли на щит и понесли к Доростолу.
– Что князь? Жив ли? – слышались голоса отовсюду.
– Жив, шелом спас, но ранен в левое плечо…
Больше всего воины страшились смерти князя, ибо не мыслили себя без него.
Когда Святослава вынесли из сечи, к нему бросилась Предслава. В горячке князь не чувствовал боли, и едва жена перевязала рану и затворила кровь, как он велел подать себе коня и вновь полетел в битву, беспорядочные волны которой то накатывались, то сшибались между собой.
Воодушевлённые гибелью греческого богатыря Анемаса, а ещё более возвращением в строй любимого князя и жаждой мести за его ранение, русы, словно зачерпнув неведомых сил, с победными кличами набросились на ромеев. Под сим чудовищным нечеловеческой силы натиском греческая фаланга дрогнула и стала отступать, иные воины уже начали спешно поворачивать назад. Иоанн Цимисхес, видя это и понимая, что может случиться непоправимое, кликнул своих «Бессмертных» и, сжав копьё, устремился с ними на россов. Забили тимпаны, заиграли военный призыв трубы, и увлечённые призывом императора ромеи стали разворачивать лошадей.
После полудня дувший с утра южный ветер стал заметно крепчать и вскоре превратился в настоящий ураган вперемешку с дождём. Густые облака поднявшейся пыли застлали воздух, ослепляя русов, поскольку ветер дул прямо им в лицо. Средь этого буривея не слышны стали ни команды начальников, ни расположение полков – всё смешалось, и люди вместо схватки с врагом вступили в единоборство с пыльной бурей.
Святослав велел прекратить битву, и русы впервые за три дня воротились в град. Подоспевшая ночь накрыла уставшую израненную землю своим тёмным пологом.
Когда князь тяжело слез с коня и остановился, пошатываясь, его юный стременной невольно вскрикнул: в кольчуге Святослава торчало несколько стрел, острия некоторых, видимо, пробили защиту, потому что из ран сочилась сукровица. Лик князя был бледным, даже чуть желтоватым. Святослав устало опустился на подстеленную стременным попону. Подскочившие воины помогли князю разоблачиться – видно, что раны доставляли ему тяжкие страдания, но он терпел. Потом лёг и, впадая в кратковременное тревожное забытьё, то и дело вскрикивал, дёргался, как будто продолжал рубиться.
Могун повелел отнести князя в его каменный дом. И пока Могун перевязывал раны, а помощник делал отвар целебного зелья, Предслава всё время находилась подле, проводя руками над головою, шепча какие-то заклятия, а иногда брала его за шуйцу и проводила по горячему челу своей прохладной десницей, будто стирала нечто зловредное. Вскоре Святослав затих, перестал вскрикивать и метаться в горячечном бреду, а когда ему дали волховского варева, то он наконец уснул.
– Что ж это, братья, – едва не плача, воскликнул молодой Збимир, бывший княжеский стременной, а теперь полутемник. – Отчего нынче боги взъярились против нас? Отчего Стрибог с Перуном встали на сторону греков?
– Я вот что думаю, – молвил угрюмо воевода Свенельд, собрав оставшихся начальников. – Ранение князя было знаком о том, что надобно битву остановить. Но не послушались мы Перуна, вот он сам и явился, чтоб указать на неправоту нашу. Коли и далее не станем внимать Громоразящему, то и вовсе загинем.
– Так что ж нам теперь, признать верх греков над Русью? – возмутился Збимир.
– Нет, конечно, – возразил Свенельд. – Только пришла пора идти на мир с греками, так я мыслю знаки божеские, – уверенно молвил воевода. – Ромеи ведь тоже от битв бесконечных выдохлись и не менее нашего окончанья войны желают.
– Может, у Могуна совета спросить? – предложил кто-то.
– Могун с кудесниками творят молитвы о здравии Святослава, за живот его сражаются, нельзя их от сего важнейшего деяния отвлекать, ибо кем мы будем без князя нашего? – сурово вопросил Свенельд. – И даже если подлечат его кудесники, нельзя ему завтра идти в сечу после таких ран. Князь всегда с дружиной советовался. Все мы здесь, его соратники, и нам надобно принять решение.
Святослав проснулся перед рассветом, он чувствовал себя гораздо бодрее.
– Отчего я здесь? – сразу спросил Предславу.
– Ты вчера в забытьё впал от потери крови, Могун велел перенести тебя сюда. Вот, выпей для восстановления сил! – подала жена небольшую чашу.
Святослав выпил немного хмельного мёда. От того мёда вошло в него веселье, и он велел кликнуть дневального темника.
– Кто там нынче? А, Лисогор, будь здрав! Что в стане деется? Какие новости?
– Новость одна, княже, все дружинники рекут об окончанье войны.
– Окончанье войны? Кликни ко мне Свенельда!
Воевода вошёл почти сразу, словно ждал. Встретившись с вопросительным взором князя, молвил, чуть замявшись, тем не менее решительным тоном:
– Княже, дружина речёт, надо замиряться с греками. Сам Перун вчера о том ясный знак подал. Но решение за тобой, княже! – поспешно добавил Свен.
Святослав, поморщившись, поднялся. Посмотрел на Свенельда, на дневального темника.
– Хочу во двор выйти! – сказал.
Поддерживаемый сильными руками охоронцев, спустился с крыльца. Воины, завидев князя, радостно приветствовали его. Вокруг шли мирные разговоры, текла будничная жизнь: кто-то варил в котелке остатки лошадиной шкуры, многие спали прямо на земле, отсыпаясь за долгие сражения. Вскипев было вначале за предложенное Свенельдом замирение с греками, Святослав вдруг вспомнил свой первый боевой поход на хазар. Тогда Свенельд принял на себя командование и, почитай, спас Малую дружину от полного уничтожения. Сейчас Свенельд опять, наверное, будет внутренне гордиться, что сохранил остатки русского войска. Святослав не был с ним согласен ни тогда, ни сейчас. Он считал, что честь превыше смерти. Хотя понимал, что Свенельд по-хозяйски заботится о сохранении людей. «Я и вовсе мог душу Перуну отдать, – подумал он, – как бы они тогда управлялись сами?»
