А пока лежала Кагала женою томной, дожидаясь Стрибога, а выше по течению слева в неё впадала Елабузда, как подружка верная, что спешила чесать Берегине её длинные зелёные волосы и украшать их византийскими гребнями с борусскими янтарями.
Как раз в том чудесном месте, где Елабузда делала изящный изгиб, приближаясь к Кагале, стоял глиняный домишко некоего Огнислава-посадника. Был тот Огнислав ратником ещё при князе Игоре, и была дана ему земля эта князем Киевским, чтобы Огнислав следил за кочевниками и обо всяком их передвижении по степи за Кагалой тотчас княжеским посыльным докладывал.
Кругом простиралась степь, и не было поблизости ни единого дерева, ни груши какой дикой, ни берёзы, которую можно было бы в Семик-день наряжать. Только из деревянного колышка, что Огнислав забил в землю, выросла плакучая ветла, какие в изобилии растут у реки.
Конюшни, коровники да овчарни, что когда-то поставил Огнислав, теперь обветшали, скота в них почти не осталось – не было у старого воина прежних сил. Только за одним следил он по-прежнему строго – чтоб наверху древнего кургана была всегда большая куча сухой травы и камыша, на Кагале нарезанного. И если придут с войной кочевники, посадник должен ту траву зажечь и уходить дальше к Дон-граду. А другие посадники, дым завидев, тоже подожгут свои стога, и по тем сигнальным дымам все будут упреждены о нашествии неприятеля.
Но тихо было в степи. Ниоткуда не доносился стук копыт или лязг меча о броню. Мёртвая тишь лежала и среди могильников, что возвышались на другом берегу. Только травы слегка качались, источая дурманящий дух, да чуть слышно перешёптывались тугие, налитые золотом колосья злаков, просясь, чтобы их уже собирали в снопы.
– Завтра надо начинать жатву! – сказал Огнислав, вернувшись с поля домой.
И три старых робича стали отбивать серпы, обсуждая, как и что завтра делать.
Среди вжиканья стали о точильные камни, не сразу услышали далёкий шум. Но вот старый грек поднял голову и прислушался: мерный стук конских копыт почудился ему в нагретом воздухе послеполуденной степи. Остальные тоже оставили работу. И вскоре все поняли: да, скачут всадники, очень много! Услышал то и посадник, выскочил из дома. Одним духом взлетел на курган, вгляделся, приставив ладонь козырьком ко лбу. Потом сбежал вниз.
– Готовьте коней, запрягайте телеги, собирайте добро, сажайте детей!
Поднялась суета, и вскоре телеги были снаряжены и запряжены. Старый грек вывел детей – Огниславовых правнуков, посадил их, плачущих, на телегу, резво вскочил на передок и хлестнул по конским крупам кнутом. Кони борзо рванули с места и помчались, как вихрь, в направлении к Дону.
Огнислав выгреб жар из очага в кувшин, схватил его старой тряпкой и, взбежав на курган, навалил тлеющие уголья на камыш. Тотчас Семаргл простёр свои огненные персты к сухой траве и зажёг её, куча занялась огнём, вверх полетели золотые искры. Пламя было прозрачным и почти не давало дыма. Тогда Огнислав, спустившись, быстро наломал зелёных веток с ветлы и, уже задыхаясь от усталости, в последний раз поднялся на курган и бросил их в огонь. Густой белёсый дым пополз вверх.
Спустившись, Огнислав вскочил на телегу, где его поджидали два робича, и они подались к Дон-граду. Посадник всё время оглядывался: горит ли сигнальный огонь, исправно ли валит дым.
Проснулся тут Стрибог, пронёсся с полуночи до Кагалы-реки, пробежался рябью по водной глади, дунул на верхушку кургана и пуще зажёг огнище. Огнислав же увидел впереди себя дым из другого селения.
– Слава Стрибогу, исполнил я свой долг, – вздохнул посадник, – теперь детей спасти надобно!
Быстро летел конь, часто били копыта о степную высохшую траву, и вскоре вдали Огнислав различил свой воз. Хотел догнать, да никак не мог сравняться. Уже и кричать начал:
– Постой! Погоди! Аз есмь Огнислав!
Но старый грек старался вовсю, и кони несли его, как лихие ветры. Довелось тому греку побывать в руках у иронцев и яссов, и теперь не хотел он опять угодить в рабство. Да и про детей малых думал, чтобы не попали в руки к врагу.
Только через два гона настиг их посадник.
– Ох и добрые мои кони! Чисто ветры степные! – воскликнул Огнислав. – Да постой же, Анастас, надо дать передых, не то упадут и издохнут!
Обернулся грек, хотел что-то ответить, но вместо слов ещё крепче огрел по спинам вспотевших коней. Огнислав и сам оборотился и увидел чёрную шевелящуюся тучу всадников, которые приближались с полудня.
– Боже-Гром, Великий Перун, защити, не то погибнем! – вскричал Огнислав.
Вскоре стемнело, на землю опустились синие сумерки. Огнислав со спутниками узрели огни – то была малая дорожная весь, селение в четыре дыма. Из ворот выехали вооружённые люди, окликнули:
– Кто там?
– Аз есмь Огнислав, кагальский посадник, не признаёшь, Любомир?
– Здрав будь, Огнислав! Что там деется? Мы увидали твои сигнальные дымы, свои зажгли. Никак, кочевники?
– Койсоги идут! Считай, на пятки нам наступали, да, видно, на ночлег стали!
– И много их, косоглазых?
– Около тьмы тех, что за нами текут, а сколько всех, не ведаю!
– Ладно. Как твои отроки, Огнислав, годятся ещё, чтоб надеть шеломы?
– Они уже не отроки, а свободные люди, служат мне по доброй воле. А защищаться каждый из нас готов.
– Тогда быстро меняйте коней, берите оружие. Возы с добром и детьми поедут впереди, а мы – охраной – по бокам и сзади. Поживей, сейчас снимаемся!
Жители веси быстро изловили блеющих овец и визжащих свиней, стреножили, уложили на возы, побросали добро и двинулись прочь.
Шли быстрым скоком всю ночь, а как занялась Красная заря, вышли к Дону, а по его берегу добрались и до Дон-града, называемого греками по старой памяти Танаисом. Но тот их древний Танаис стоял в самом устье Дона и давно был разрушен. Сей же град был обустроен русами на острове, близ Великого Перевоза.
В Дон-граде насчитывалась тысяча дымов, а сам град находился на возвышенности, окружённый с одной стороны рекой, а с другой – непроходимыми мочажинами, болотами да зарослями. В него вела только одна насыпанная землёй и устланная брёвнами дорога, а всё вокруг покрыто протоками, плавнями да озерцами. В тех плавнях да протоках водилось полно всякой птицы, рыбы и гадов, уток и прочей живности – стрекачей, камышанок, серых гусей, лебедей, да и крупного зверья в достатке – и вепря, и волка, и лисицы, и хитрой рыси, а то и медведя, что хаживал за дикой пчелой или рыбой.
Особое положение града позволило ему остаться островком славянской вольной земли на захваченной противником территории. Славянам принадлежали также окрестья с весями да сёлами, где огнищане вели домашнее хозяйство и хлебопашество. Но в час нападения кочевников все они снимались с мест и искали укрытия в Дон-граде-Танаисе, как это и случилось сейчас. В граде находились запасы семенного зерна, мёда и другой провизии, верви, инструмент, оружие и воинское снаряжение. Всё было рассчитано на то, чтобы после опустошительного набега кочевников можно было и разрушенные постройки восстановить, и засеять сожжённые нивы. Потому и стремился темник Притыка именно к славянскому Танаису, наперёд зная, что найдёт здесь и нужные припасы для дружины княжеской, и смышлёных воев, закалённых в сражениях с кочевниками.
