Спустя некоторое время плотик с волхвами уткнулся в песчаную косу ниже хазарского Стана, но ни один из них даже не шелохнулся. Только когда последняя лодия оказалась на той же отмели, задышали волхвы, дрожь прошла по их телам, и они стали на ноги. В безмолвии выгружались плоты и лодии, а вои их быстро прятали в прибрежных зарослях осоки.
– Весточку бы князю передать, что порядно у нас всё, – молвил седоусый Селидор.
– Не надобно, темник, – сказал один из молодых волхвов, – князю уже ведомо о том.
Темник только крякнул, взглянув с уважением на сосредоточенное чело волхва, которое резко выделялось на фоне проглянувшей сквозь тучи луны.
Рано утром, едва взошло солнце, дозорные доложили Бабуру, что дружина урусов двинулась в их сторону с полуночи. Загремели трубы, зазвучали команды. Спешно строились в боевые порядки многочисленные хазарские тьмы. Только не было в тех привычных манёврах кочевников прежней быстроты и лихости. И не потому, что Кагановы вои и сам он уже много дней спали вполглаза, не ведая, что предпримет загадочный урусский дэв. И чем дольше длилось ожидание, тем больше было опасения и неуверенности. Едва сошлись в схватке славянские и хазарские тьмы, как случилось невозможное. С полудня по хазарским тылам ударили урусы. В Стане началось смятение. Разгневанный Каган кричал на Бабура, брызгая слюной ему в лицо:
– Откуда, скажи, откуда урусы на полудне?
– Не ведаю, о, Великий, не было их там, ни я, ни стратигосы понять этого не можем, – растерянно бормотал хазарский воевода.
– Если урусы посадят нас в большой казан, то я велю и с тебя, и с твоих стратигосов шкуру снять живьём перед всем воинством! – прохрипел в бешенстве Каган, хотя понимал, что в случае окружения будет не до показательных казней.
Старший византийский стратигос был бледен, он чувствовал, как появилась лёгкая дрожь в руках. Нет, не грозный крик Кагана заставил его побледнеть, а собственное необычайно развитое чувство опасности. Это чувство много раз спасало его от смерти и в самый трудный миг подсказывало, как избежать гибели. Этот Русский Пардус, дэв он или дьявол, не всё ли равно, теперь стратигос, как и хазары, начинает верить, что это не человек. Когда русы вдруг объявились в тылу, где их никак быть не могло, он понял, что битва проиграна, и теперь думал только о том, как остаться в живых. Заметались итильцы, замешкался отважный и решительный Бабур, не ведая, куда бросить основные силы и откуда ещё ждать удара непредсказуемого и грозного врага. Старший стратигос склонился к хазарскому воеводе и стал нашёптывать ему что-то, не предназначенное для ушей остальных хазарских начальников.
Всё страшнее и кровопролитнее разгоралась великая сеча, какой ещё в сих землях от времён Рурика не видывали. Затряслась земля Переволоцкая от конского ржания и топота, от криков, стонов, ударов мечей и треска копий. В небеса поднялись тучи пыли, и сама Сварга синяя свернулась, как платок льняной.
Тучи стрел летели с обеих сторон, сшибались ряды с рядами, звенели мечи в смертельном скрещении, и вопили от ран умирающие. Сам Святослав бесстрашно мчался на мечи хазарские, да Издеба с тысяцкими пересекли ему путь и назад повернули силой. Князь заблистал очами и стал грозить им мечом, а они кричали:
– Слово, княже, дороже злата! Сам вечером указ давал, что будешь сечей руководить издали. Ты должен беречь себя, иначе как мы без тебя отсюда выйдем?
Послушался Святослав. Встал на пригорке у княжеской хоругви и стал раздавать указы.
– Инар, пора, приспел твой черёд! – крикнул князь.
Молча сорвался с места Инар-темник, и потекла вслед за ним грозная Варяжская тьма, что дотоле стояла наготове одесную. Обтекая сражение, устремилась она, чтобы ударить с захода по увязшим уже в смертельной сече хазарам и тем замкнуть коло, которое с восхода сама великая Pa-река держала.
В это же время, послушав совета мудрого стратигоса, Бабур послал свой лучший резерв обойти русов и ударить по ним с полуночи в спину. Сам старший стратигос решил было возглавить эти силы, да в последний миг раздумал, и снова спасло его чутьё. Едва отделились от битвы две тьмы хазарские, как тут же столкнулись с Варяжской тьмой, что уже развернулась серпом, готовясь замкнуть коло. Не успел опомниться резерв, как в малом коло оказался, и стали варяги стягивать крепче коло и кромсать две отделившиеся от хазарского войска тьмы. Скученные хазарские вои не ведали, куда лепше им ринуться, – то ли в поле широкое, то ли назад, к своим. А оттого что начальник их, что во главе скакал, первым пронзён был варяжским копьём, совсем растерялись хазарские воины, бросаясь кто куда и находя повсюду смерть от русских булатов. Лишь немногим из них удалось вырваться и унестись в спасительную степь. После этого соединили-таки варяги десное крыло Святославовой дружины и тьму Селидора, и попал Каган вместе с воеводой Бабуром в Перуново коло. И каждый русич лепше на месте бы умер, чем врага из коло выпустил.
Ещё более пошёл расползаться по хазарскому стану суеверный страх, подобно огню по сухой траве, – теперь уже никто не сомневался, что сражаются они не с русским князем, а с дэвом и неравное это сражение уже проиграно. Кто в ужасе вздымал руки и молил грозных русов о пощаде, кто в диком страхе бросался на их мечи и копья, кто метался в безумной суете, не слыша команд и ничего уже не понимая.
Один человек во всём хазарском войске не собирался метаться и стенать, – старший греческий стратигос Каридис, как всегда в минуты смертельной опасности, действовал споро и расчётливо. Улучив миг, он ещё в самом начале схватки исчез из окружения Кагана и быстро устремился к речному берегу. Хазары – люди степей, они не любят большую воду, а он родился на морском берегу и верил, что именно водная стихия спасёт его. Он вбежал в брошенный шатёр, снял доспехи, кожаным ремнём прихватил к одной ноге кинжал, а к другой накрепко привязал свой кошель с золотыми монетами. Следовавший за ним как тень стременной – молодой хазарский воин, что охранял его и готовил пищу, заботился о коне и ночлеге в походе, остолбенел от удивления, увидев своего хозяина в лёгкой тунике и босиком, спешащим к воде. Когда же стратигос быстро столкнул в воду лежащую на берегу корягу и сам вслед за ней погрузился в речную волну, молодой воин понял всё и в растерянности стал оглядываться вокруг, но никто не обращал на них внимания. Бой грозно гудел, приближаясь, обезумевшие от страха воины и начальники метались по стану. Молодой хазарин вскинул лук и выстрелил в беглеца. Он услышал вскрик своего господина, но увидеть, попал ли в него, то поднимаемого, то опускаемого волной вместе с корягой, не успел – десяток несущихся в диком безумии всадников сбил его и пронёсся по поверженному юноше лошадиными копытами.
А Бабур, неустрашимый и мужественный Бабур словно в тумане видел и понимал только одно: что это его последний бой и конец боя несёт его смерть. Поэтому он собрал вокруг себя всех, кто ещё мог слышать и выполнять приказы, самых испытанных, самых надёжных, кого, как и его, впереди ждала только гибель. Он выстроил этих оставшихся в русскую Лодию с Каганом в центре и повёл её на полдень, сквозь обезумевшее скопище вооружённых мечущихся людей, ещё недавно бывшее его войском. Бабур велел до смерти биться, но разорвать коло урусов. Они вначале разили своих, безумно метавшихся и мешавших продвижению, а потом вклинились в ряды наступавших Святославичей.
