– Благодарю, Гораздо, что упредил, а помощи нам не надобно, с нами сила божеская… – как всегда, спокойным голосом ответил Могун.
После той беседы с Верховным Кудесником у Гарольда будто крылья выросли за спиной, словно воды живой испил. «Как Сход кудесников закончится, опять надобно встретиться с Могуном, – подумал он, – потому как новые трудности появились». Три дня тому назад византийские купцы дружно подняли цены на товары. А когда кияне стали возмущаться, греки отвечали, что, мол, своего князя вините, который войну прекращать не хочет.
Пришлось Гарольду пригрозить купцам судом и покаранием строгим, если цены назад не вернут. Купцы же в ответ лавки и дома торговые вот уже третий день запертыми держат, проклятые. А к тому ещё одна беда подоспела, – князь требует на подмогу дружине новые тьмы собрать, а тут такое начинается, чего раньше отродясь не бывало, – призывного возраста юнцы от похода скрываются, кто по заимкам лесным, кто у родичей дальних, а кого византийцы да жидовины прячут. Некоторые из юношей и мужей, спасая животы, убежали в лес, в глухие берестянские чащобы, и там пребывают в измене. И не смеют приблизиться ни к граду, ни к веси какой, потому как Гарольд дал строгий приказ хватать их в любом месте и доставлять для скорого суда в Киев. И подаются те люди к радимичам и кривичам и там ходят за овцами, как отроки, потому что даже родная мать не имеет права пустить их домой. Строг наказ князя, – кто не пойдёт в рать добровольно, того Гарольд должен забрать силой. Кто же из Стана Ратного либо полка своего сбежит, подлежит смерти.
Вот и едет сейчас начальник Городской стражи по тем домам торговым да усадьбам, чтобы и беглецов сыскать, и купцов заставить лавки открыть. Неприятность ещё и в том, что большинство из преступивших закон военного времени – дети людей богатых, знатных, а ведь придётся, по сему же закону, им головы сечь… «Многим, ох многим знатным людям будешь ты теперь, Гораздо-Гарольд, поперёк горла. Непременно с Великим Могуном надобно на днях встретиться! Ну вот и первое подворье византийское…» Взмах руки, и вои без слов обтекают с двух сторон высокую ограду. Спешившись, сотник рукоятью меча стучит в тесовые, с резьбой, ворота. За высокими створами слышны шаги и хриплый кашель.
– Чего надо? – спрашивает сиплый голос.
– Отворяй! – приказывает начальник, не слезая с коня. – Аз есьм Гарольд, начальник Сторожевой дружины, исполняю княжеский указ, отворяй немедля, не то мигом ворота с петель! – грозно рыкнул Гарольд.
За воротами началась возня, беготня, какие-то возгласы. После ещё одного грозного окрика створы медленно разошлись. Дружинники, въехав во двор, тут же спешились и принялись за дело. На крыльцо вышел сам хозяин, лик его был встревожен.
– Здоровья тебе, Григорий! Что стряслось, почему твои воины переворачивают всё вверх дном?
– Скажи мне, купец честной, – зловеще глядя в глаза купцу, произнёс негромко начальник Сторожевой дружины, – почему это ты лавки свои позакрывал или приказа моего о возврате прежних цен исполнять не желаешь?
– Нет, нет, что ты, Григорий… то бишь Гораздо, занедужил я, хворый совсем, – жалобно зачастил купец.
– Вот я и повелел своим воинам твоё здоровье сыскать, – ухмыльнулся Гарольд.
Купец стал уверять, что завтра же начнёт торговать. Когда же из дома дружинники выволокли сына богатого киевского купца Себеслава, хозяин стал испуганно запинаться, а потом и вовсе смолк.
– Эге, а отец твой вчера мне рёк, что ты с товаром в Северскую землю отправился, – подошёл к беглецу Гарольд. – Ведаешь, что за отказ от призыва в войско в час войны тебе смерть полагается?
Бледный, как выбеленная известью стена, купеческий сын не мог вымолвить и слова. Его отец вчера уже пробовал посулить откуп сотнику Городской стражи, да получил отказ, как и другие отцы, что желали избавить чад своих от тягот и опасностей ратной жизни.
– Не отка-азы-зы-вался я! – завопил, всхлипывая и заикаясь, наконец обретший речь отрок.
– Точно, не отказывался он и не прятался вовсе, – зачастил купец, – он занедужил, потому и в Северскую землю не поехал, а отец его не знал…
– Не знал, слово даю, не зна-а-ал! – дрожащими губами вторил отрок.
– Что ж, купец честной, в наказание за укрывательство, помимо дани, придётся тебе платить корма княжеской дружине! – сообщил Гарольд угрюмо глядящему в землю торговцу. – Но это только в случае, если завтра лавки твои откроются, а если нет, то…
– Что ты, что ты, Гарольдушка, я же слово дал, открою, обязательно открою, не сомневайся, – затараторил купец.
– А этого, поскольку он не отказывается, – Гарольд указал плетью на отрока, – десять плетей для лечения от недуга – и в Ратный Стан, пусть там с другими новобранцами на мече клянётся в верности князю. – Начальник Городской стражи приподнял рукоятью подбородок перепуганного юнца и, глядя в упор грозным взором, тихо, но внятно произнёс: – Да гляди, купчонок, коли и в Стане ты «занедужишь» или, хуже того, сбежишь, то последним средством для тебя останется вот это. – Он свободной левой рукой наполовину вытянул меч и, чуть помедлив, опустил его в ножны.
Между тем гонцы за гонцами прискакивали в Киев с вестями о возвращении Святослава на Дон, победе над яссами, а также с поручениями от князя Горазду, чтобы слал новые тьмы ратников и дружинников, поскольку предстоят ещё серьёзные бои для укрепления на Дону и Волге, а также в земле Тьмутороканьской.
И шёл Гарольд со своей Сторожевой дружиной дальше гулять по Киеву и домам торговым. И если находили тайно прятавшихся беглых юношей, то вязали их крепко, чтобы потом при всём народе судить за измену и сечь головы. А грекам и жидовинам, которые их пригрели, Гарольд повелел платить корма для княжеского войска. Те – делать нечего – выносили припасы и укладывали на Гарольдовы возы.
В очередной раз, наведавшись на Торжище, Гарольд увидел, что греки уже торгуют, но двое из купцов, у которых не было сыска, подняли-таки цену на товар. Крепко осерчал начальник Городской стражи на такое неповиновение. Тотчас дюжие дружинники притащили насмерть перепуганных купцов на площадь посреди Торжища. Вокруг стали собираться люди, выспрашивая друг у друга, что случилось. Узнав, за что схвачены купцы, кияне одобрительно кивали.
– Так их, Гораздушка, наши вои головы кладут под мечи вражьи, а эти скорее нажиться хотят, пока князь в отлучке, так их, ненасытных! – с возмущением кричали они.
И только согнанные дружинниками купцы из торговых домов и лавок стояли молча, втянув голову в плечи, опасаясь, как бы и им не перепало за то, что накануне тоже поднимали цены.
– Повелеваю… за поднятие цены вопреки моему приказу… – громогласно объявил Гарольд, выехав на середину площади и приподнимаясь в стременах, – товар оных купцов, – он плетью указал на задержанных, – забрать, продать по прежней цене, а серебро отдать в княжескую казну!
Одобрительные крики киян и злобные взгляды скаредных купцов были ответом на такое решение.
Не успел Гарольд покинуть площадь, как его догнал десятник с пристани.
