– Тебя не прослушивают, – сказал я.
– Что тебе об этом известно?
– Хоффманн платит одному парню в Телефонной компании, у которого есть список прослушиваемых телефонов. Никого из вас в списке нет.
– Я помогаю тебе решить твою проблему, Улав. Но почему я должен платить за это?
– Если Хоффманна не станет, ты сможешь много заработать, поэтому для тебя это все равно мелочь.
Наступила пауза, но длилась она не долго.
– Сколько?
– Сорок тысяч.
– Хорошо.
– Наличкой, заберу завтра утром в магазине.
– Хорошо.
– И еще. Я не буду рисковать и не приду в магазин сегодня вечером, люди Хоффманна у меня на хвосте. Пусть машина подберет меня за стадионом «Бишлетт» в семь.
– Хорошо.
– Вы достали гробы и машину?
Рыбак не ответил.
– Прости, – сказал я. – Я привык все делать сам.
– Если у тебя больше ничего…
Мы положили трубки. Я стоял и смотрел на телефонный аппарат. Рыбак без всяких колебаний согласился на сорок тысяч. Я бы обрадовался и пятнадцати. Неужели он, крохобор, этого не понял? Не может быть. Этого просто не может быть. Я продал себя задешево. Я должен был попросить шестьдесят. Может, восемьдесят. Но теперь уже слишком поздно, надо радоваться, что я хотя бы один раз сумел изменить условия сделки.
Обычно, когда до операции остается больше одного дня, я нервничаю. А потом я начинаю обратный отсчет и становлюсь все спокойнее и спокойнее.
В этот раз все было так же.
Я заскочил в туристическое бюро и забронировал билеты в Париж. Там же мне порекомендовали один пансион на Монмартре: недорогой, но уютный и романтичный, по словам женщины за стойкой.
– И прекрасно, – произнес я.
– Подарок на Рождество?
Женщина улыбалась, делая заказ на фамилию, очень похожую на мою, но не до конца. Сейчас пока рано, исправим ее прямо перед отъездом. Имя женщины было написано на значке, прикрепленном к зеленому жакету, который наверняка являлся униформой сотрудников бюро. Она была сильно накрашена, на ее зубах виднелись табачные пятна, кожа покрыта загаром. Наверное, сотрудникам бюро дают бесплатные путевки на юг.
Я вышел на улицу, посмотрел направо и налево. Скорее бы стемнело.
По дороге домой я обнаружил, что шагаю и передразниваю Марию:
– Это. Все.
К пяти часам я упаковал два чемодана.
– Можем купить все, что тебе потребуется, в Париже, – сказал я Корине, которая нервничала значительно сильнее, чем я.
К шести часам я разобрал, почистил, смазал и собрал пистолет. Заполнил магазин. Принял душ и переоделся. Я тщательно продумал все, что должно произойти. Отметил, что ни в коем случае не должен поворачиваться спиной к Кляйну. Я надел черный костюм и сел в кресло. Я потел. Корина мерзла.
– Удачи, – произнесла она.
– Спасибо, – сказал я, поднялся и вышел.
Глава 16
Я переступал ногами, стоя в темноте за старым конькобежно-футбольным стадионом.
По сообщению газеты «Афтенпостен», сегодня ночью и в ближайшие дни ожидался сильный мороз, и температурный рекорд теперь наверняка падет.
Черный грузовик плавно остановился у края тротуара ровно в семь часов. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я принял это за хороший знак.
Я открыл дверь в кузов и запрыгнул внутрь. Кляйн и Датчанин сидели каждый на белом гробу. Оба они были в черных костюмах, белых рубашках и галстуках, как я и просил. Датчанин весело поприветствовал меня, произнося слова на своем языке так, словно в горле у него застряла картофелина, Кляйн только взглянул исподлобья. Я уселся на третий гроб и постучал в окошко водиле. Сегодня вечером за рулем был тот паренек, что встречал меня в рыбном магазине.
Дорога в церковь Рис пролегала через тихие районы вилл. Я этого не видел, но я это знал. Я принюхался. Рыбак что, решил использовать один из собственных грузовиков для перевозки рыбы? В таком случае я надеялся, что для своего же блага он повесил на него фальшивые номера.
– Откуда машина? – спросил я.
– Была припаркована в Экеберге, – ответил Датчанин. – Рыбак велел найти что-нибудь похожее на катафалк. – Он громко рассмеялся. – Похожее на катафалк!
Я не стал задавать дальнейших вопросов, например почему здесь пахнет рыбой. Я только что понял, что пахнет от них. Я вспомнил, что и сам пропах рыбой во время визита в служебное помещение магазина.
– Как ощущения? – внезапно спросил Кляйн. – Тебе же предстоит убрать собственного босса.
Я понимал, что чем меньше буду разговаривать с Кляйном, тем лучше.
– Не знаю.
– Конечно знаешь. Рассказывай.
– Отвяжись.
– Нет.
По Кляйну было видно, что сдаваться он не собирается.
– Во-первых, Хоффманн не мой босс. Во-вторых, я ничего не чувствую.
– Конечно он твой босс! – Его голос тихо зазвенел от ярости.
– Как скажешь.
– Почему это он вдруг не твой босс?
– Не важно.
– Ну давай, чувак. Сегодня вечером мы будем спасать твою задницу, почему бы не уступить нам… – он показал расстояние, раздвинув большой и указательный палец, – совсем чуть-чуть?
Грузовик круто повернул, и мы заскользили по гладким крышкам гробов.
– Хоффманн платит мне поштучно, – сказал я. – И поэтому он – клиент. А помимо этого…
– Клиент? – повторил Кляйн. – А Мао был штукой?
– Если Мао был одним из тех, кого я устранил, то да, тогда он был штукой. Крайне сожалею, если ты был привязан к этому человеку.
– Привя… – брызгая слюной, начал Кляйн, но скис, остановился и тяжело задышал. – Как думаешь, сколько ты сам проживешь, убийца?
– Сегодня вечером штука – это Хоффманн, – сказал я. – Предлагаю сосредоточиться на этом.
– А после того как он будет устранен, – произнес Кляйн, – штукой станет другой.
Он смотрел на меня, даже не пытаясь скрыть ненависть.
– Поскольку вполне очевидно, что ты любишь ходить под боссами, – сказал я, – я должен напомнить тебе о полученных от Рыбака приказах.
Кляйн собрался было поднять свой жуткий обрез, но Датчанин опустил руку ему на плечо:
– Расслабься, Кляйн.
Грузовик снижал скорость. Водила сказал в окно:
– Пора ложиться в кроватки вампиров, ребята!
Мы подняли крышки своих гробов, по форме напоминавшие бриллианты, и залезли внутрь. Я подождал, пока Кляйн не закроет крышку своего гроба, и лишь потом закрыл свою. Изнутри крышка крепилась двумя винтами, которые надо было закрутить всего на пару оборотов, только чтобы крышка держалась на месте и чтобы ее легко можно было открыть, когда наступит момент. Я больше не нервничал. Но коленки тряслись. Удивительно.
