Хоть комната и была обставлена почти как моя, но выглядела нежилой, ведь ощущение обжитости помещению придают расставленные на каминной полке фотографии, брошенная на кровати книга с загнутыми страницами и в самодельной матерчатой обложке, нелепые коллекции фарфоровых лягушек и ловцы снов — в общем, все те следы, которыми мы стремимся обозначить своё пространство, пометить территорию, указав на хозяина. В этой комнате ничего этого не было.
Я даже не сразу сообразила, что меня смутило, а когда поняла, то замерла и осторожно попятилась к выходу. В комнате был затоплен камин. Возле него стояло кресло, в котором спиной ко мне кто-то сидел. Я отступала на цыпочках, надеясь, что моё вторжение осталось незамеченным. Детская иллюзия. Наверное, он услышал мои шаги ещё в коридоре.
— Проходите, я знаю, что вы там.
Я всё ещё колебалась.
— Ну же, — на этот раз в голосе послышалось нетерпение.
Спрятав монетку-ключ в карман, я обогнула кресло и встала напротив Кенрика Мортленда. Теперь получалось, что он сидит наполовину в тени, а я стою хорошо освещённая, едва ли не одной ногой в камине. На столике справа от него выстроились фужеры на высоких хрупких ножках, оправленные в серебряные нити и завитки. Больше половины уже пустовало, в остальных было вино и прочие напитки. Сам он держал в руках квадратный бокал из толстого стекла, на дне которого плескалось виски. Держал так лениво, что, казалось, он вот-вот выскользнет и янтарная жидкость выплеснется на пол, впитается в ковёр с мягкими, как кончик львиного хвоста, кисточками. Но бокал не падал, а продолжал покачиваться меж кажущихся расслабленными пальцев. Обычно я не люблю этот горько-пряный, как у скорлупы грецких орехов, запах. Но, исходящий от графа, он дурманил.
— Я услышала шум и вошла, чтобы проверить, кто здесь, — сказала я, опустив голову.
— Вы лжёте, — спокойно заметил он. — Вы ничего не слышали. Что вы здесь искали?
Я промолчала.
— Посмотрите на меня.
Я сделала, как он велел, и почувствовала, как краска медленно заливает мне щёки. Граф не был зол. Как всегда — холодное, ленивое любопытство. Он растянул уголок рта в полуулыбке — при этом он всегда казался чуточку опаснее и чуточку красивее. Но я никогда не знала, что прячется за этой улыбкой, и начинала нервничать.
— Вы знаете, что не умеете лгать, Энн?
— Знаю, — выдохнула я с досадой.
Отпираться было бессмысленно.
— Вас это, кажется, расстраивает? — мягко заметил он.
— Я чувствую себя неловко среди… среди…
— Среди лицемеров и лжецов, умело маскирующих мысли и переживания? — подсказал граф.
Я кивнула и тут же ужаснулась. С какой стати я так откровенна с ним? Но его присутствие, казалось, обволакивало, а мягкий голос так располагал… как мужская версия леди Фабианы.
— Значит, такого вы мнения о моей семье и гостях? — повысил голос он, и я вздрогнула.
— Простите, не знаю, как это вырвалось. Я вовсе так не думаю.
Но в действительности он не рассердился.
— Вот поэтому на вас так отрадно смотреть. Кажется, я вижу, как бьётся каждая ваша жилка и кровь приливает к коже, стоит вам сказать малейшую неправду. Так вы не ответили на мой вопрос.
— Какой?
— Не надо, Энн, — предупредил он вкрадчиво и подался вперёд. Мне даже показалось, что кисточки на концах ковра приподнялись, как будто спящие львы зашевелились, почуяв настроение хозяина.
Лгать было бессмысленно, а сказать правду я не могла, поэтому молчала, но чувствовала, что слова могут сами вот-вот вырваться из моего рта. И в тот момент, когда я поняла, что больше за себя не ручаюсь, граф снова откинулся в кресле, и ниточка, тянувшая меня за язык, порвалась.
— Это всё книги, Энн.
— Простите?
— Признайтесь, вы чувствуете себя героиней одной из них. Живёте в окутанном туманами замке, посреди заросших полей. А не прячет ли его хозяин какую-то страшную тайну? А уж не он ли то самое чудовище, что наводит ужас на всю округу? Ведь не один уважающий себя замок не обходится без монстра. И вам непременно хочется докопаться до истины. Я прав?
— А в этих краях водится чудовище? — на всякий случай уточнила я.
— Нет, но ведь так полагается по законам жанра.
— По вашему описанию, я очень ограничена, — заметила я. — А хозяин замка прячет тайну?
Он неприятно усмехнулся.
— У каждого есть свои тайны, но в моих копаться не нужно, Энн.
Он сказал это мягко, но в словах послышалось недвусмысленное предупреждение. Нужно было срочно увести графа от опасной темы.
— Думаю, гостей расстроил ваш уход.
— Плевать я хотел на гостей, — равнодушно отозвался он.
— Леди Фабиана, думаю, также хотела бы вашего присутствия.
— Плевать на Фабиану, — ответил он всё таким же ровным голосом. — А знаете, на кого мне не плевать?
— На кого? — растерялась я.
— На вас.
И, прежде чем я успела шевельнуться, он встал с кресла, при этом как-то по-кошачьи грациозно изогнувшись, и подошёл ко мне вплотную. Стакан с виски покатился по ковру, остатки расплескались. От запаха его кожи голова пошла кругом, ноги подкосились. Я ничего не понимала. Ведь я в него не влюблена, неужели я одна из тех девушек, для которых пошлое сочетание красоты и опасности так притягательно? Он низко нагнулся к самому моему лицу, заглянул в глаза и медленно произнёс:
— Вы меня боитесь?
— Нет.
— Тогда почему так дрожите?
Я попыталась сделать шаг назад, но он схватил мою руку. Пальцы у него были горячие, а перстень больно впился в кожу.
— Пустите, мне нужно идти.
— Но вы ведь сами сюда пришли… — он медленно наступал, а я отступала назад, чувствуя, что вот-вот упаду вперёд. — Признайтесь, вы хотели оказаться здесь.
Я пыталась собрать остатки разума, но всё, что я видела, — это глубокие тёмно-синие глаза, черную прядь, упавшую на лоб куском бархата, и распахнутый ворот его рубашки. Из последних сил я стряхнула наваждение.
— Я хочу уйти.
— Не хотите, — усмехнулся он и был совершенно прав. — Но я знаю, что вам нужно. — Он повернулся, подхватил со столика один из бокалов и протянул мне. — Вам, наверное, нехорошо, — участливо сказал он, — выпейте, и станет лучше.
Я вяло оттолкнула его руку.
— Я не пью вино.
— Я и не предлагаю вам вино, — удивился он. — Это всего лишь вода, Энн. Разве вы не видите?
Я перевела взгляд на бокал и удивилась: он был прав, о хрустальные стенки плескалась совершенно прозрачная жидкость. Шедший по краю фужера золотой ободок сверкнул, поймав отблеск камина. И почему мне раньше показалось, что там что-то другое?