— Что вы делаете?
— Как что? Хочу поправить вашу подушку и придвинуть столик, чтобы было куда поставить завтрак и умывальные принадлежности.
— Значит, и правда остаётесь? — уточнил он обречённым голосом.
Я улыбнулась, как научилась у графа, — одним уголком рта (и, как я надеялась, зловеще).
— О да, — заверила я. — Граф уехал, и нам с вами о многом надо поговорить.
— Тогда отвернитесь, — буркнул он.
— Что? Зачем это? — насторожилась я, и он ответил хмурым взглядом.
— На одну минуту.
Я не пошевелилась.
— Будьте так добры, — выдавил он сквозь сцепленные зубы.
— Имейте в виду, — предупредила я, отворачиваясь к двери, — тень падает прямо передо мной, и я сразу замечу, если вы вздумаете что-нибудь выкинуть.
По правде говоря, я не верила, что он решится причинить мне вред, зная, что Беула и Иветта вернутся с минуты на минуту. Но всё же стоять к нему спиной было неприятно: волоски на шее шевелились, как если бы в клетке позади меня прохаживался хищник, стуча хвостом о землю.
Раздался шорох, и вскоре он снова подал голос:
— Можете повернуться.
Я обернулась и уставилась на него в изумлении, не веря своим глазам. Теперь он лежал полностью одетый, только костюм был измят.
— Зачем это? Вы больны, и так будет неудобно.
— Если вы окончательно потеряли стыд, то у меня он ещё остался.
Мне невольно стало смешно, но тут его лицо скривилось, и он потянулся к ноге, часто дыша. При виде чужих мучений мне стало не до смеха, и я с досадой поняла, что получать удовольствие не получится.
— Так это всё из-за неё? Что с вашей ногой?
В этот момент в дверь постучали, и девушки передали мне то, что я просила. Потом они нехотя ушли: Иветта на кухню, а Беула к виконту и леди Эрселле. Я предупредила, что проведу занятие позже.
После их ухода я расположила поднос с завтраком на столике возле кровати, а таз с водой пристроила на невысокий комод. Потом подошла к окну и раздвинула шторы. Я бы хотела сказать, что при этом поток света озарил комнату и изгнал мрачную атмосферу, но этого не случилось: небо было обложено свинцовыми тучами, как черепицей, а ветер гнул деревья и гонял сморщенную листву по двору. И всё же стало чуть светлее.
Утром комната и её хозяин уже не производили такого пугающего впечатления, хотя зверьки, баночки, книги и знак на стене никуда не делись. Просто с рассветом все наши ночные кошмары бледнеют.
Обстановка у него была очень простой, я бы даже сказала аскетичной: темные тканевые обои безо всяких узоров, обычная деревянная мебель, состоявшая из рабочего стола, книжного стеллажа, комода и двух стульев. Разве что кровать под балдахином немного выбивалась из прочего окружения. Но, судя по всему, она стояла тут уже не одно десятилетие и едва ли отображала личные вкусы мистера Фарроуча. Никаких картин на стенах или памятных фигурок и милых фарфоровых безделиц на каминной полке не наблюдалось.
Когда я вернулась к кровати, он уже пришёл в себя, только грудь всё ещё бурно вздымалась. Я намочила полотенце в тазу и наклонилась к нему:
— Что вы делаете? — отшатнулся он.
— Вы весь вспотели.
— Не смейте.
— Ещё немного, и будете плавать на подушке.
Он немного подумал и с досадой протянул руку.
— Я сам.
Я протянула ему полотенце, и он вытер лоб и шею. По окончании процедуры я убрала умывальные принадлежности, придвинула к кровати стул и села. Потом переместила поближе поднос и взяла в одну руку изящный серебряный ножик, узор на котором вился по всей рукоятке и продолжался по плоскости лезвия, а в другую — поджаренный хлеб.
— Итак, мистер Фарроуч, — я подцепила кончиком ножа густой комок кисло-сладкого сливового джема и принялась широкими резкими мазками наносить его на тост. Лезвие громко чиркало о запеченную корочку. — Я рада, что теперь у нас есть возможность поговорить при более благоприятных обстоятельствах.
Он напряженно следил за тем, как я намазываю джем, но при этих словах поднял глаза и натянуто усмехнулся.
— У вас плохо получается роль злодейки. И я вчера уже вам всё сказал.
— Это не так.
— Я сказал, что вы спятили и несёте чушь. Я не убивал мисс Лежер. С какой стати мне это делать?
— Это вы мне и расскажете.
Последним росчерком я закончила намазывать джем — теперь он лежал тонким сиреневым слоем — и протянула ему тост.
— Я не голоден.
— Вам нужно поесть, чтобы были силы. Иначе не сможете отвечать на мои вопросы.
Он нахмурился, но тост взял. Я меж тем подхватила чайник и пододвинула чашку. Иветта заварила на совесть: густая черная струя ударилась о полупрозрачные фарфоровые стенки, как будто из носика вывалился угорь. Я подцепила серебряными щипцами два кусочка сахара, кинула в чашку и размешала.
— А вы сегодня куда смелее, — заметил он.
— Наверное, потому, что вы ещё несколько дней будете не в состоянии рассовывать меня по баночкам, — холодно заметила я.
Он поморщился.
— Я это сказал, чтобы вы держались подальше, — буркнул он. — И кстати, вы ошибаетесь. Мои приступы проходят так же внезапно, как и начинаются.
Мистер Фарроуч широко улыбнулся, и я замерла, не донеся ложечку до яйца. Но тут же взяла себя в руки, поправила его на подставке, аккуратно разбила и пододвинула к нему.
— Вы лжете.
— Нет, — ещё шире улыбнулся он, — через полчаса я вполне могу снова стать самим собой: розовощеким и жизнерадостным балагуром.
Он осклабился, но тут же поморщился.
Когда с завтраком было покончено, я убрала поднос и вернулась на стул возле кровати.
— Итак, начнём сначала. Предупреждаю: пытаться звать на помощь или терять сознание бесполезно.
— Я и не собирался, — хмуро отозвался он.
— Я отсюда не уйду, пока вы не ответите на все мои вопросы.
— В следующий раз буду требовать рекомендации от нескольких работодателей.
— А если будете грубить, попрошу Иветту принести целую тарелку отварной брокколи.
— Я люблю брокколи.
— Неправда.
Он немного помолчал, изучающе глядя на меня.
— Неправда, — согласился он.
— Если вы, как утверждаете, ни при чём, расскажите мне что знаете. Когда Матильда уволилась?
— Месяц назад.
— Она мне ничего об этом не писала.
— Она решила всё внезапно и известила об этом в последний момент.
— Вы меня обманываете.
